Передвижения турецких орудий на высотах Коррадино, грядущие атаки на Эль-Борго и Лизолу, литания смерти и страданий, истории о доблестных подвигах, повторяемые снова и снова, интриги среди рыцарей, неверие в помощь вице-короля, безграничное зло, исходящее от турок, — ничто из всего этого не трогало Ампаро. Люди воображали, будто они что-то значат, но больше всего ее поражало то, что, по их мнению, и их болтовня о себе самих что-то значит и даже может изменить их. Она находила эту болтовню скучной, бесконечные рассказы о несчастьях — бессмысленными, а грубые попытки окружающих вовлечь ее в их жизнь лишали Ампаро энергии и силы духа. Цена за право быть с ними была слишком высока. Не было смысла платить за то, в чем она не нуждалась. Люди высасывали из нее жизнь. Она была счастлива, оставаясь в стороне от их царства. Ее собственный мир, ее общение с розовыми бутонами, красота и привязанность Бурака — все это было гораздо более ценным и придавало ей сил. Но остальные рассматривали ее тягу к уединению как болезнь, словно им было мало своих забот. Итак, Ампаро держалась особняком, совершенно не жалея об этом. Так было всегда. Пусть думают, что она глупая, лишь бы оставили ее в покое.
Ампаро проснулась от шума весел и села. Молочный туман расстилался над водой, подсвеченный, словно изнутри, восковой луной. Она наблюдала, как длинные суда скользят сквозь туман, направляясь одно за другим к Калькаракским воротам. Не меньше дюжины, и все пусты, не считая команд гребцов, похожих на скелеты. Они исчезли в туманной тьме со спокойной деловитостью; их изможденные, худосочные гребцы были безлики и молчаливы, словно перевозчики из пустоты, доставляющие никого в никуда. Затем последнее судно обогнуло мыс и растворилось в тумане, и все следы их исчезли.
Исчезли, оставив след не больше того, который сама она оставит в этом мире, подумала Ампаро, и эта мысль принесла ей утешение. Только в мирах, не похожих на этот, что-то могло длиться вечно. Ее ночь с Тангейзером принадлежала одному из таких миров. Она была и не была и будет всегда. Только мгновения красоты награждались бессмертием. Все остальное, вместе взятое, — все тщеславные устремления, ради которых столь многие трудились и гибли, — не могло претендовать даже на магию грезы. Она снова легла на скалу, лодки были позабыты. Она глядела на небесный свод. Неужели звездам тоже суждено исчезнуть в какой-нибудь из дней? Она спросит об этом Тангейзера, когда они увидятся в следующий раз, потому что, несмотря на мрачные ожидания, она знала, что они увидятся. Как-нибудь. Где-нибудь.
* * *
Борс в эту ночь добровольно вызвался стоять на часах у Калькаракских ворот. Поскольку графиня безжалостно отчитала его за, по общему признанию, недопустимую слабость, он отказался от опиума, и с тех пор сон совершенно покинул его. Даже бренди обеспечивало лишь жалкое подобие сна. И снова удалось доказать, что, если добродетель сама по себе редко является наградой, иногда она служит источником некой иной благости, ведь если бы он валялся одурманенный в своей постели, он пропустил бы последний поворот этого удивительного сюжета.
Горячий сырой ветер из Туниса разогнал туман, и первое, что он увидел, — конвой из почти безлюдных баркасов, скользящих по проливу; баркасы вдруг неожиданно повернули к противоположному берегу, находящемуся всего в шести сотнях футов на другой стороне Калькаракского залива, который был сейчас окутан туманом.
В следующий момент по улицам прошла процессия с зажженными факелами, и возглавлял процессию сам Ла Валлетт. Борс проверил запальный фитиль своего мушкета и раздул уголь. Боковые ворота заскрипели внизу, открываясь. Борс наблюдал, как отряд Ла Валлетта выходит и направляется к берегу. Старки, Ромегас, дель Монте и целая толпа балифов. Можно подумать, будто в любой момент ожидают прибытия самого Папы.
Затем из тумана выскользнули баркасы, словно вернувшиеся из какого-то ближайшего потустороннего мира, расположенного за гранью мира привычного: они оказались битком набиты вооруженными людьми в доспехах. Сотнями людей. Каждый призрачный корабль выгружал своих пассажиров и снова уходил на другой берег залива, чтобы возвратиться с новым отрядом людей и их снаряжением. Новые войска прибывали в Эль-Борго через Калькаракские ворота.
Борс скатился по ступенькам и остановил одного из вновь прибывших воинов, проходившего мимо. Человека из подкрепления звали Гомес. Четыре галеры, присланные доном Гарсией Толедским, прибыли из Мессины и пару дней назад выгрузили долгожданную подмогу, во главе с Мельхиором де Робле, на северо-западном побережье Мальты. Они разместились в Мдине и отправили гонца к Ла Валлетту. Вскоре по счастливой случайности спустился летний туман, под прикрытием которого они добрались до Эль-Борго, обогнув с юга турецкий лагерь и пройдя по склону горы Сан-Сальваторе на дальний берег залива Калькара. Все смелые воины: сорок два рыцаря ордена, двадцать итальянских джентльменов удачи, плюс три германца и два англичанина той же породы, пятьдесят нанятых артиллеристов и шесть сотен испанских императорских пехотинцев. Едва ли это было похоже на те двадцать тысяч, на которые они надеялись, но Ла Валлетт приветствовал их как героев, каковыми они, собственно, и являлись.
Очередной человек прошел в ворота, высокий человек; он остановился на мгновение в свете факела, словно радуясь возвращению. Глаза Борса были прикованы к его исключительного качества доспехам — рифленой кирасе с черной финифтью. Кираса была надета поверх белой монашеской рясы. Но на поясе вместо «розария» висел меч. Что-то в осанке этого человека, в развороте плеч, в том, как этот великан держал голову, заставило Борса похолодеть. На воине был великолепный шлем-салад, защищающий нос и щеки, выкованный в старинном венецианском стиле, украшенный рельефным изображением Христа на кресте. Сейчас он снял шлем, зажал локтем, опустился на колени прямо на булыжники, перекрестился и произнес слова благодарности. Хотя от всех прибывших исходила угроза, этот человек был похож на леопарда, бегущего со стаей волков. Когда он поднялся, черные глаза сверкнули, словно мрамор, освещенный огнем. Он сделал глубокий вдох, огляделся, как человек, осматривающий королевство, которое собирается в скором времени завоевать.
— Стигматы Христовы, — пробормотал себе под нос Борс.
Кто-то еще проскользнул в ворота вслед за великаном — кто-то стройный, более хрупкий, но такой же смертоносный, как готовая атаковать змея. Этот второй тоже снял шлем, открывая порочный рот, внимательные, но пустые глаза, — все это Борс отлично запомнил в доках Мессины. Пока Анаклето рассматривал стены, Борс развернулся и полез вверх по ступенькам к парапету.
