— Доброе утро, Филип, — Констанция Морган поздоровалась с сыном, не отрываясь от своего занятия. Сунув ухват в печь, она извлекла оттуда хлеб. Большой котел с овсяной кашей булькал на огне у самого ее локтя.
Присцилла, стоя у стола, доставала масло из деревянного бочонка. Она мельком глянула на брата, давая понять, что заметила его.
— Сынок, будь добр, позови Джареда. Пора завтракать, — попросила Констанция.
— Его нет в спальне, — ответил Филип. — Я только что оттуда. По правде говоря, я уверен, что Джареда вообще нет дома. Ночью я видел, как он ушел.
Констанция Морган положила горячий хлеб на деревянную доску и с тревогой взглянула на сына. Ее лицо как-то странно дрогнуло, она поджала тонкие губы, между бровями появилась глубокая поперечная морщинка. Филипу уже доводилось видеть это выражение на лице матери — чаще всего после очередной выходки брата. И вдруг его словно ударило по сердцу: он впервые обратил внимание на то, как сильно сдала мать после смерти отца. В ее светло-русых волосах, гладко зачесанных назад и почти полностью скрытых домашним чепцом, засеребрились седые пряди. Под глазами залегли темные круги, и стало видно, что морщин у нее куда больше, чем у большинства сверстниц.
Мать вытерла руки муслиновым фартуком и взялась нарезать хлеб.
— Ты знаешь, куда он ушел? — спросила она ровным голосом.
— Нет. Но он прихватил с собой мушкет.
Констанция замолчала; ее рука дрогнула, а потом еще сильнее стиснула нож. Мгновение спустя она закончила нарезать хлеб и, положив его на середину стола, сказала:
— Давайте помолимся, и я начну накрывать на стол.
За столом было шесть мест. Обычно Бенджамин Морган сидел на одном конце стола, а Констанция — на другом. Присцилла усаживалась сбоку, поближе к отцу, а Филип и Джаред располагались напротив нее. После смерти Бенджамина его место пустовало, напоминая о страшной утрате.
Филип, который направился было к своему стулу, вдруг остановился, задумался на мгновение и сел во главе стола.
— Что ты делаешь? — возмутилась Присцилла.
Филип сидел прямо, расправив плечи. Напротив него, вытянувшись в струнку, сидела Констанция; она взглянула на сына с горестным изумлением и тотчас потупилась. Сегодня ей еще раз напомнили, что у нее больше нет мужа. Филип сразу пожалел о своем поступке. Ради матери он должен был подождать.
— Что ты о себе возомнил? Немедленно встань с папиного места! — коршуном налетела на брата Присцилла.
— Теперь я — глава семьи, — холодно ответил Филип. — И это место — мое.
Присцилла вскочила со своего места, словно обжегшись о стул. Она стиснула зубы и сжала кулаки.
— А мне все равно, кем ты себя возомнил! Прочь с папиного места!
— Присцилла, — остановила дочь Констанция, — Филип прав. Пожалуйста, сядь.
Девушка в смятении взглянула на мать.
— Теперь старший в семье — Филип. Значит, во главе стола тоже должен сидеть он.
Хотя голос Констанции дрожал и по ее щеке катилась слеза, она говорила тоном, не допускающим противоречия.
Присцилла не сводила с матери умоляющих глаз. Когда девушка наконец поняла, что та не изменит своего решения, она встала, задвинула стул и пересела подальше от брата.
— Спасибо, мама, — сказал Филип. Лицо его было холодно и бесстрастно. — А теперь давайте помолимся.
Перед тем как склонить голову, Присцилла метнула на молодого человека взгляд, полный ненависти и презрения.
— Милосердный и всемогущий Отец Небесный, — размеренным голосом произнес Филип. — Ты один мудрый и истинный Господь, создатель земли и небес, дарующий жизнь и поддерживающий ее. И недаром мы обращаемся к Тебе в этот час и благодарим Тебя за пищу, которую нам предстоит вкусить. Мы признаем, что Ты и только Ты…
В эту минуту хлопнула дверь черного хода.
— Джаред Морган! Что с тобой стряслось? — испуганно крикнула Констанция.
Филип и Присцилла молча смотрели на брата: чумазый, одежда перепачкана, в волосах запутались сухие листья. Правая нога была вся в крови и беспомощно свисала. Джаред опирался на мушкет, используя его как костыль.
— Да вот, пришлось немного повоевать с волками, — сказал он и добавил: — Извините за опоздание.
И с этими словами Джаред заковылял к своему месту; прежде чем сесть, он положил мушкет на пол и огляделся.
— А с чего это Филип устроился на папином месте? — спросил он и, не дождавшись ответа, присовокупил, кивнув на Присциллу: — А она почему там сидит?
— Между прочим, я читал молитву! — сурово проговорил Филип, изо всех сил подражая отцу. — Если не возражаешь, я хотел бы продолжить.
Джаред вопросительно взглянул на мать.
— Помолимся, сынок, — сказала она. Джаред молча склонил голову.
Завтрак прошел в полной тишине. Констанция ела кашу машинально, опустив глаза. Детям еще не доводилось видеть мать такой подавленной и напуганной. Внезапно Филип понял причину ее страха.
В Кембридже и Бостоне нельзя было найти никого добрее и мягче Констанции Морган. Ласковая и робкая, она обычно держалась в тени и редко высказывала свое мнение. Всем в доме распоряжался Бенджамин. За воспитание и образование сыновей и дочери тоже отвечал он. Ну а Констанция… Она любила своих детей, ухаживала за ними, следила за тем, чтобы они одевались опрятно, жили в чистоте и порядке, чтобы горячая и вкусная еда подавалась вовремя. Не всякому ребенку достается такая нежная мать, и у редкого мужа бывает такая верная и любящая жена. Но Констанция Морган больше не была женой.
Она стала вдовой. Без поддержки мужа она внутренне сникла и потеряла себя.
Услышав, как ложка брата, жадно выскребавшего овсянку, застучала о дно деревянной миски, Филип поднял голову. Присцилла глянула на Джареда с отвращением.
Филип всегда мучился завистью к брату. Из них троих Джаред был самым красивым, красивым по-настоящему: гордая осанка, свежий, цветущий вид, смуглая кожа, шапка светло-русых волос. У Филипа и Присциллы кожа была белой, а лица — бледными. Физически крепкий, ловкий, уверенный в себе Джаред быстро сходился с людьми и умел им нравиться. Но, наделив младшего Моргана даром лидерства, природа напрочь лишила его честолюбия. Развлечения и друзья интересовали Джареда куда больше, чем победа в игре или споре. По мнению Филипа, его брату, человеку способному, но безалаберному, недоставало только одного — внутренней дисциплины. По-мальчишески легкомысленный и беззаботный, он представлял собой полную противоположность сестре.
Девушка-огонь — так называли в Кембридже рыжеволосую Присциллу Морган. В каждом поступке этой юной особы сказывалась ее самобытная, глубокая и сильная натура. В отличие от жизнерадостного и открытого младшего брата, у нее было мало друзей и еще меньше поклонников. Ее единственный кавалер забыл о своих романтических притязаниях в первый же день ухаживаний.
