— Я уж как-нибудь сам разберусь, что мне делать, — огрызнулся он и, подобрав с пола мушкет, захромал к двери.
— Разговор не окончен! — крикнул ему вслед Филип. — Мы еще поговорим о твоих ночных похождениях!
Джаред не ответил.
— А что ждет меня? — с деланным безразличием осведомилась Присцилла. В ее глазах зажегся опасный огонек. Она опустила голову, готовясь к бою.
— Ну, — Филип облизал пересохшие губы и нервно сглотнул. — Я хочу того же, чего и отец.
— А именно?
— Тебе двадцать лет. Самое время найти себе мужа, кого-то, кто мог бы позаботиться о тебе.
Поднеси Филип спичку к бочонку с порохом, он и то получил бы взрыв куда меньшей силы.
— Кого-то, кто сможет позаботиться обо мне?! — лицо Присциллы вспыхнуло. Еле сдерживаясь, она процедила сквозь зубы:
— Вот что, братец, заруби себе на носу: Присцилла Морган не нуждается ни в чьей опеке! Если я еще раз это услышу, тебе придется искать того, кто будет заботиться о тебе!
И, дрожа от гнева, она поспешно вышла. На кухне остались только Филип, и Констанция; мать и сына разделял стол с грязной посудой. Молодой человек, бледный и измученный, сидел ссутулившись.
— Нам всем сейчас нелегко, — робко прервала затянувшуюся паузу Констанция. Филип зашелся глухим кашлем. Они помолчали еще с минуту, а затем мать вновь заговорила.
— Ну а ты, сынок, что будешь делать ты? — спросила она.
Филип вздохнул — его первая попытка стать главой семьи окончилась крахом.
— В августе начнутся занятия и я вернусь в Гарвард, а жить… жить буду дома. Я нужен вам. Ну а пока займусь счетными книгами, да и с нашими вкладами надо разобраться…
— В этом тебе могла бы помочь Присцилла, у нее большие способности ко всему, что имеет хоть какое-то отношение к цифрам.
Филип не хотел спорить с матерью — единственным человеком в доме, смотревшим на него дружелюбно. Однако про себя он тут же решил: ничем таким Присцилла заниматься не будет.
— Отец хотел, чтобы я сделал кое-что еще, — сказал он, старательно избегая слов «это была его последняя просьба», которые вертелись у него на языке, — он хотел, чтобы я нашел фамильную Библию.
Как только молодой человек проговорил это, у него сдавило горло, и он зашелся судорожным кашлем. К счастью, приступ быстро миновал.
— Я помню, как обрадовался Бенджамин, когда узнал о существовании этой Библии, — с грустной улыбкой произнесла Констанция. — Он называл ее своим Святым Граалем[8]; ему казалось, что тот, кто прикоснется к ней, будет обладать сверхъестественной силой.
— Отец считал, что ее нужно искать в Род-Айленде, у наррагансетов. Завтра же я туда поеду. Попробую разузнать, не слышал ли о ней кто-нибудь.
Молодой человек помолчал, размышляя о том, как совместить два столь разных желания: отца — найти Библию и свое — вернуться в Гарвард. После долгой паузы он произнес:
— Для отца эта Библия очень много значила. Если она и впрямь существует, я попытаюсь найти ее.
Констанция испытующе взглянула на сына. В ее глазах появилась тревога.
— А не лучше ли послать на поиски Библии Джареда? — спросила она негромко и совсем уж тихо добавила: — Меня беспокоит твое здоровье, Филип.
Молодой человек покачал головой:
— Нет, мама, Библию должен найти я. Это мой долг.
Констанция Морган тепло улыбнулась своему первенцу, а потом, отвернувшись от него, украдкой вздохнула — так обычно вздыхают матери, когда дети отказываются следовать их совету.
— Пойду взгляну на ногу твоего брата, — сказала она, поднимаясь из-за стола.
Филип остался один. Он сидел, понурив голову, и думал о предстоящем путешествии в индейскую резервацию. Внезапно он вспомнил, как из леса вышли двое — матрос и индеец, и у него на лбу выступил холодный пот.
Мистер Коул! Какой приятный сюрприз!
Констанция Морган, широко распахнув дверь, ждала, пока Дэниэл Коул поднимется по лестнице. Переступив порог, мистер Коул снял треуголку, сшитую из лучшего голландского льна, и обнажил гриву густых, непослушных волос. Он держался так непринужденно, точно был хозяином дома.
— Что привело вас к нам? — Не скрывая радости, Констанция принялась хлопотать вокруг гостя.
— Дэниэл, дорогая Констанция, зови меня просто Дэниэл, — с необыкновенно сладкой улыбкой произнес коммерсант и с любопытством огляделся. — Так и только так, если, конечно, поблизости нет досужих кумушек, которым это может не понравиться!
Констанция зарделась, словно юная девушка. Она взяла у гостя треуголку и протянула руку, чтобы принять его верхнюю одежду.
— Ах, моя дорогая, — продолжил между тем мистер Коул, оборачиваясь к ней и безуспешно пытаясь вытащить руку из рукава, — как ты можешь спрашивать, что привело меня к вам? Ты и только ты! Мне не терпелось узнать, как твои дела.
— Как вы внимательны!
— Вовсе нет! Мне так приятно сделать это для той, кого я люблю с детства!
И, воспользовавшись тем, что стоит рядом с Констанцией, мистер Коул смачно чмокнул ее в щеку.
Филип, с изумлением наблюдавший за этой сценой, невольно передернулся от отвращения. Молодого человека задело за живое, что уже на следующий день после похорон отца мать позволила чужому мужчине поцеловать ее. Впрочем, дело было не только в этом неуместном поцелуе. Люди, подобные мистеру Коулу, вообще вызывали у Филипа острую неприязнь. Дэниэл Коул принадлежал к сословию торговцев, которое становилось в Бостоне все более и более влиятельным. Коммерсанты начали постепенно претендовать на роль лидеров народа. Такое положение дел привело к тому, что нынешние жители колоний стремились прежде всего к богатству, а не к познанию Бога.
Глядя на самодовольное лицо мистера Коула, Филип невольно вспомнил один врезавшийся ему в сердце разговор с отцом.
Как-то раз — дело было вечером — Филип занимался греческим языком в отцовском кабинете. Внезапно Бенджамин Морган, сидевший в кресле с книгой в руках, поднял голову и обратился к сыну:
— Я тут читаю книгу Джона Хиггинсона, — отец заложил место, на котором остановился, пальцем и открыл титульный лист: — «Дело Господа и Его народа в Новой Англии[9]».
— Хиггинсона?
— Ну да, жил в Сейлеме в 1660-е годы такой священник…
Филип кивнул, давая понять, что вспомнил, о ком идет речь.
— Это проповедь, которую он прочел в 1663 году, в день выборов. Послушай-ка, — и Бенджамин взволнованным голосом процитировал: — «Мои отцы и братья, не забывайте о том, что Новая Англия возникла как поселение верующих, а не коммерсантов. И торговцам — а их становится все больше и больше — следует помнить об этом. И те, кто прибыл сюда позднее, должны понять, что народ Новой Англии искал не земного богатства, но веры…» — Бенджамин Морган опустил книгу, потер покрасневшие от усталости глаза и горько проговорил: — Многие, очень многие забыли об этом.
