— Никогда! — отрезал Андре и отважно устремил взор на собеседника. — От угроз ты становишься жалким, вопишь, как старуха. А ведь мы — мужчины.
Ибрагим оскалил зубы, как тигр перед прыжком, и поднял револьвер…
Андре и глазом не моргнул. Медленно приблизившись к абиссинцу, он отвел от своей груди руку с оружием и, пристально глядя на злодея, произнес:
— Выбирай! Пока есть время…
— Ну, ладно, ладно… — покорно пробормотал тот.
— Тогда пошли.
Доктор, безмолвно наблюдая происходящее, решил окружить медицинский осмотр неким ореолом[83] торжественности. Это произведет должное впечатление на этих наивных и свирепых детей экватора, и престиж[84] белого человека не пострадает.
Поблизости лежали тюки с товарами, окруженные стражей, которая умеряла любопытство туземцев племени осиеба, а также препятствовала осуществлению на практике весьма распространенного в Африке арифметического действия, а именно, вычитания.
Доктор расставил кольцом эскорт работорговца и подал знак барабанщикам выбивать монотонную дробь. В середину круга воткнули штандарт[85] с полумесяцем, по одну сторону встал больной, а по другую — Андре, который громко приказал абиссинцам не оборачиваться и не смотреть на происходящее, иначе их предводитель умрет.
— Ну, давай, — по-свойски обратился к больному доктор, — сними одежду.
Тот хотел призвать на помощь одного из чернокожих.
— Нет, только сам, — сурово произнес «табиб».
Больной повиновался и тотчас же разделся догола. Состояние больного было удручающим. Повсюду — опухоли величиной с кулак, готовые вот-вот лопнуть. Кожа на животе и на груди, местами изъязвленная и потрескавшаяся, едва прикрывала живую плоть.
Фрике, уютно устроившись на слоне, наблюдал за происходящим и с трудом сохранял бесстрастность, а поглядеть ему было на что.
Осмотр продолжался долго. Доктор то тер пациента, то мял, то вертел из стороны в сторону, то всюду ощупывал, а тот время от времени издавал звуки, напоминавшие рычание дикого зверя. Искаженное от боли лицо заливал пот. Глаза вылезали из орбит, руки дрожали.
Опытный врач не произнес во время осмотра ни слова. Наконец он отступил на шаг, быстро окинул взглядом больного и кивнул головой: осмотр окончен.
Пациент же стоял изнуренный, задыхающийся, с отвисшей челюстью…
— Готово, — наконец проговорил доктор.
Андре перевел на арабский и подал знак четырем неграм, те тут же подхватили окаменевшего Ибрагима.
Круг разомкнулся.
Торговца рабами отнесли в хижину, туда же отвели троих европейцев, и двери тотчас же затворились.
— Ну, как? — спросил молодой человек хирурга.
— Друг мой, — ответил доктор, — случай тяжелый. Но я самым тщательным образом осмотрел его, чтобы убедиться в необходимости операции. Я проведу ее прямо сегодня.
— Только бы ваша уверенность оправдалась! Кстати, вы не боитесь, что бедняга этой операции не выдержит?
— Да что вы! Смею вас заверить, через восемь дней он будет сиять, как начищенный сапог, и веселиться, как молодая обезьянка.
— А когда вы им займетесь?
— Немедленно. Но сначала возьмем с него клятву.
Ибрагим медленно подошел. Андре подал ему калебас[86], наполненный сорговым пивом, тот жадно выпил.
Все вышли из хижины.
Принесение клятвы не заняло много времени. Абиссинец жил, как отъявленный нечестивец, но одновременно был правоверным мусульманином. И веровал искренне.
Ближайший помощник Ибрагима подал Коран, служивший, наряду со штандартом с изображением полумесяца, своего рода «талисманом»[87] отряда.
Вооруженные мужчины выстроились в два ряда.
Ибрагим, твердо встав на ноги, положил руку на священную книгу и торжественно поклялся, что, если исцелится, освободит троих европейцев и доставит на побережье, только не во французские владения, где самым серьезным образом пресекалась работорговля, а в португальские колонии, единственные, где закрывали глаза на отвратительный промысел.
И в этом он был непреклонен. Доктор и Андре, однако, решили, что все как-нибудь устроится.
Ибрагим еще пообещал осыпать всяческими благодеяниями, но, если он умрет, на них обрушатся самые страшные кары.
— Ну, а теперь, — заявил доктор, — настала моя очередь. Пусть не подведут верный глаз и твердая рука.
— Что вы собираетесь делать?
— Приступить к операции.
— Какой?
— Слишком долго объяснять. Поймете по ходу дела. Черт, как недостает инструментов: нужны хотя бы один пинцет и один ланцет[88], необходимо, чтобы антропофаги вернули медицинскую сумку.
К переговорам решили привлечь Ибрагима, сидевшего молча.
Андре принялся объяснять задачу. Наконец до работорговца дошло, и он позвал вождя племени, человека в красном одеянии и с жезлом тамбурмажора.
Африканский царек подошел, пошатываясь от колоссального количества выпитой «огненной воды».
Потребовался невероятный дипломатический талант, подкрепленный новой порцией спиртного, чтобы уговорить дикаря отказаться от «маленького ножика, который так хорошо режет».
В итоге царек, не в силах отказать своему доброму другу Ибрагиму, вынужден был уступить. Пинцет и ланцет вернулись к владельцу. Доктор уложил больного на циновки, левой рукой взялся за самое крупное вздутие на животе, а правой стал слой за слоем осторожно срезать его, действуя с невероятным мастерством.
Андре собирал ватным тампоном начавшую сочиться сукровицу.
И когда хирург рассек и раздвинул края опухоли, он вытащил оттуда круглый, белесоватый шнур, напоминающий виолончельную струну.
— О Боже! Что это? — потрясенно спросил Андре.
— Это «медицинская филярия», червь-паразит, поселившийся под кожей у нашего пациента. Бедняга ими нафарширован. Оттого и опухоли.
— Сейчас ему, наверно, безумно больно.
— Ничего подобного. Спросите, если хотите.
Чернокожий ответил, что боль вполне терпима.
Доктор продолжал оперировать. Он вытягивал то один конец, то другой, преодолевая сопротивление паразита, цеплявшегося за подкожные ткани. Вышло уже почти тридцать сантиметров. И вот наконец появилась головка отвратительного создания.
— Если взять лупу, можно разглядеть четыре присоски, позволяющие этой «зверюшке» проникать под кожу. Но к делу: заниматься зоологической теорией, увы, некогда.
Доктор намотал на палочку очередного паразита и медленно продолжил прежнее занятие.
Через четверть часа гигантская филярия длиной в девяносто пять сантиметров была полностью намотана на палочку. От опухоли ничего не осталось.
