Владимир Малик - Посол Урус-Шайтана

Взрывы сотрясали истерзанную, обугленную, пропитанную кровью землю, рвали её в клочья. Дым, пыль, горячая зола вздымались высоко вверх, наполняя воздух горячим смрадом.

Замок откликнулся с Каменной горы залпом сорока пушек, послав в поле смертоносные чугунные бомбы и ядра. Пушкари, по приказу генерала Гордона, набили в пушки в полтора раза больше пороха, рискуя быть разорванными вместе с ними. Но пушки выдержали. Зато в турецком лагере вспыхнули шатры, вздыбились, обрывая поводья, ослеплённые страхом кони, страшно заревели верблюды, закричали раненые.

Дым черно-бурой тучей окутал Чигирин. Сквозь него проглядывало грозное, кроваво-багряное солнце.

Весь день турки не прекращали атак. Тысячи янычар, спахиев, татар, валахов, мунтян, арабов с криками, с перекошенными от ярости и страха лицами, размахивая саблями, пиками, знамёнами, подбадриваемые завыванием зурн и грохотом барабанов, шли и шли на приступ. В полдень взлетела на воздух сторожевая башня Крымских ворот. Не обнаруженный вовремя подкоп причинил страшные разрушения в стене. Плотные колонны янычар ринулись в пролом. Вскоре второй взрыв потряс весь Нижний город. Разлетелась в прах часть стены на восточном, низменном берегу Тясмина. Сюда, как вода в половодье, хлынули четыре тысячи воинов Каплан-паши. За ними врывались всё новые и новые турецкие отряды.

Комендантский дом — бывший дорошенковский больверк143 — был разрушен прямым попаданием бомб. Комендант, окольничий Ржевский, все время находился со стрельцами на стенах. Заметив, что в пролом ринулись турки, он во главе горстки воинов бросился навстречу врагам, чтобы выбить их из крепости. Но в этот миг впереди сверкнул огонь — и горячий осколок врезался ему в лицо. Залитый кровью, он замертво упал на горячую, как зола, землю.

С этого времени защитники Нижнего города, не сумев отбросить янычар и забить проломы в стенах мешками с землёй, начали сдавать врагу одну улицу за другой. К вечеру стало ясно: Чигирин не удержать… И тогда случилось самое страшное: остатки стрелецких полков и полков сердюков покатились к Калиновому мосту. Их было немного, но, собранные в одном месте, они ещё могли бы некоторое время сдерживать врага. Однако страх и отчаяние уже овладели сердцами воинов. К тому же все командиры, а среди них комендант Ржевский, полковники Рубан и Коровка, были либо убиты, либо тяжело ранены. Сотни людей, утратив веру в то, что Чигирин ещё можно отстоять, кинулись к мосту. За ними погнались янычары. Старый, подгнивший мост не выдержал огромной нагрузки, тесноты и неудержимого бега — с треском развалился, погребая под своими обломками в глубине Тясмина тех, кто только что находился на нем. Крики боли, ужаса раздались у моста… Люди прыгали в реку и пытались вплавь добраться до другого берега. Одним посчастливилось это сделать, другие, особенно раненые и те, кто не умел плавать, тонули на глубине. Но и это жуткое зрелище не могло остановить задних: страх перед янычарами был сильнее смерти в воде.

Генерал Гордон с уцелевшими воинами своих полков и сердюками полковника Коровки, перешедшими под его командование после ранения их командира, опасаясь окружения, оставили Верхний город и заперлись в замке. Наступили последние часы героической обороны Чигирина.

Воевода Ромодановский в подзорную трубу видел, какого мужества, каких усилий и крови стоило защитникам Чигирина с утра до ночи отбиваться от все новых и новых янычарских полков. Казалось, живые люди, которых к тому же было во много раз меньше, чем нападающих, не могли выдержать такого напряжения. Взлетали на воздух стены, рушились дома, взрывались, поднимая в небо черную землю, турецкие бомбы и мины, дым клубился, заволакивая все, как осенний туман… Пал Нижний город, погибла большая часть его защитников… Но Чигирин не сдавался — стоял! Из замка то и дело гремели залпы пушек и гакивниц, трещали выстрелы мушкетов и тульских пищалей, на башнях развевались знамёна: малиновый — казацкий, голубой, с ликом святого Георгия, — дивизии Гордона. Вечером турки подтянули пушки — начали обстреливать замок. К воротам подвезли таран, и глухие удары, долетавшие даже до Тясмина, сотрясли могучие стены. Тысячи янычар взбирались по крутой Каменной горе вверх, к замку.

Но Чигирин стоял!

Однако в сердце воеводы закралась неясная тревога. Она не уменьшилась и после того, как всюду, кроме Чигирина, прекратились бои и военачальники доложили, что все позиции удержаны. Следовало бы радоваться: выдержать и отбить такой бешеный натиск — это большая победа!.. Но откуда тревога? Неужели случилось несчастье с князем Андреем? Неужели хан обманул его, прислав гонца с известием о том, что договорился с визирем отложить казнь княжича Андрея? Неужели Кара-Мустафа все же исполнил свою страшную угрозу и вот-вот появится чёрный гонец с кровавой торбой за плечами?

Нет, о сыне он перестал думать в полдень, то есть в час, назначенный визирем для сдачи города. До боли сжал зубы и заставил себя следить за ходом боя. «Все в руках божьих, — прошептал он при этом. — Уповаю на тя, господи!»

Ему стала понятна причина тревоги после приезда Самойловича, который рассказал о том, что татары совершили отчаянную попытку обойти левый фланг и ударить в тыл стрелецким и казацким полкам. Тыл!

Вот что беспокоило воеводу с тех пор, как защитники Чигирина стали бежать из Нижнего города. Пока визирь Мустафа прилагал все усилия, чтобы овладеть Чигирином, пока половина его войска окружала город, можно было не беспокоиться о тыле. Но что будет, если Чигирин падёт? Прежде всего турки постараются отрезать русско-украинские войска от Днепра, перекроют дороги для подвоза боеприпасов и продовольствия, а потом начнут постепенно сжимать тиски. Тем более, что двойной перевес сил позволит им это сделать.

Вечерело, но было ещё достаточно светло, чтобы видеть всю панораму Чигирина. Разорённый дотла город был весь в клубах дыма. У разрушенного моста несколько сот казаков и стрельцов сдерживают натиск турок, в то время как их товарищи вплавь перебираются через Тясмин. Без сомнения, через час-два янычары сбросят их в реку или уничтожат, и тогда крепость будет полностью окружена и отрезана от своих войск. Надо что-то предпринимать.

— Как думаешь, гетман, долго продержится крепость? — тихо спросил воевода.

— Думаю, недолго. Но главное сейчас не в крепости. Должны думать о войске. Меня тревожит наша ненадежная позиция. Пока держался Чигирин, мы стояли прочно. А теперь…

— Да, теперь мы вынуждены отступить к Днепру, — продолжил боярин. — На Бужинских высотах, на наших старых позициях, мы сможем с успехом противостоять туркам!