Владимир Малик - Посол Урус-Шайтана

Генерал Гордон отдал приказ заряжать пушки картечью, подтянуть плетённые из лозы корзины с камнями, приготовиться к рукопашному бою.

Когда вражьи лавины приблизились на пушечный выстрел, он взмахнул шпагой, резким, высоким голосом крикнул:

— Огонь!

Десять пушек южных ворот ударили залпом. Частая картечь огненными брызгами помчалась навстречу янычарам, вырывая многих из их рядов. Но это не остановило вражьи полчища. На место убитых и раненых тут же вставали другие, подхватывали лестницы и уже бегом мчались вперёд.

Пушкари лихорадочно заряжали пушки. Они успели ещё дважды ударить картечью. Потом, когда янычары оказались в мёртвом пространстве, оставили ненужные теперь пушки и схватились за гакивницы, пищали и мушкеты, а также стали к корзинам с камнями, чтобы вместе с пехотой отбивать вражий приступ.

Турки тоже прекратили пушечный обстрел, чтобы не попасть в своих. Зато таран забухал чаще и сильнее. А янычары уже приставляли к стенам высокие лестницы и, поддерживая друг друга, лезли по ним, становились на узкий карниз, стреляли из пистолетов в бойницы, цеплялись пальцами за малейшие выступы, чтобы залезть на стену, и, срываясь, падали вниз. Но вместо них ползли и ползли другие.

— Кидай камни! — кричал генерал Гордон, пронизывая шпагой грудь аскера, который высунулся из-за парапета. — Сталкивайте лестницы! Смелее, друзья, смелее!

На стенах было жарко. Освещённые заревом пожаров, янычары, как чёрные призраки, поблёскивая саблями и ятаганами, лезли вверх, как тесто из кадки. Стрельцы и казаки-сердюки еле успевали сбрасывать их вниз. А по лестницам быстро поднимались другие и немедленно вступали в бой.

Роман Воинов схватил тяжеленную корзину с камнями, высыпал на головы нападающих. Несколько янычар сорвались с лестницы и с криком полетели на тех, кто подпирал их снизу. Кто-то сыпанул ведёрко песку прямо в черные, выпученные от страха глаза, в разинутые рты, что кричали своё страшное «алла». Звенигора вскочил на каменный парапет и саблей рубил бритые головы, вытянутые вверх руки с кривыми ятаганами.

Кузьма Рожков и Грива схватили толстый деревянный рожон с рогачом на конце, подцепили им лестницу и вместе с десятками янычар оттолкнули от стены. Лестница описала огромный полукруг и грохнулась на землю. Крики боли и ужаса донеслись из кровавой полутьмы…

Всюду на стенах шла ожесточённая резня. Дрались кто чем мог: саблями, пиками, ятаганами, стреляли из пистолетов и мушкетов, кидали камни, сыпали песок, лили горячую смолу, били по головам, рукам, спинам тяжёлыми рожнами. Крики, брань, стон и хрипение умирающих, посвист сабель, глухие удары тарана в ворота, нестройная стрельба — все это одним нечеловеческим рёвом катилось с Чигиринской горы в тревожную тёмную ночь.

Судя по тому, с какой яростью турки шли на приступ, было ясно, что Кара-Мустафа задался целью взять сегодня не только город, но и замок. Не жалея людей, он гнал всё новые и новые штурмовые отряды на стены замка.

Защитники потеряли чувство времени и реальности. Им казалось, что бой длится очень долго, всю ночь, хотя ещё было далеко до полуночи. Казалось, что этому аду никогда не наступит конец. Ни усталости, ни страха никто не ощущал. Отчаянный порыв, охвативший всех, желание во что бы то ни стало отстоять родные стены придавали воинам свежие силы и невероятную стойкость. Даже тяжело раненные, кто ещё держался на ногах и имел здоровую руку, чтобы рубить врагов, дрались наравне со всеми.

Тяжелее всего было защитникам южной башни. Турки направили против неё главный удар. Уже сотни вражеских трупов устелили залитую кровью землю, и янычары мостили из них ступени, по которым взбирались вверх. Их рубили, стреляли, они падали назад на эти ступени, и их, ещё тёплых, полуживых, топтали ноги пока ещё живых товарищей.

В одной из горячих стычек, когда турецким аскерам удалось взобраться на стену и завязался ожесточённый бой, был ранен Роман Воинов. Дрались в такой тесноте, почти вплотную, что убитые не могли упасть и качались меж бойцами, как живые. Один из таких убитых янычаров навалился сзади на Романа, и казак, думая, что турок хочет схватить его, отвернулся на миг от противника, с которым сцепился врукопашную, тот немедленно этим воспользовался и его сабля опустилась на голову дончака.

Роман охнул и пошатнулся. Кровь залила глаза.

Его подхватил Звенигора, оттащил назад. Сердце Арсена сжалось от боли, когда он увидел, как мертвенная бледность разливается по лицу товарища.

— Роман, брат! — закричал изо всех сил.

Роман слабо улыбнулся.

— Это ты, Арсен?.. Я почему-то не вижу тебя.

Звенигора вытер ему кровь с лица. Потемневшие глаза Романа заблестели от радости: он увидел Арсена, который склонился над ним.

— Перевяжи меня, — прошептал тихо. — И я сейчас встану.

— Постой-постой! Куда тебе! — Арсен рванул на себе сорочку, туго обвязал Роману голову. — Иди вниз. Я помогу… Пошли!

Но Роман отказался.

— А ты пошёл бы?.. Нет, Арсен, наше место тут! Глянь, как напирают, проклятые!

Он медленно поднялся и сжал в руке саблю. Шагнул вперёд. Звенигора покачал головой и двинулся за ним…

В полночь стало ясно, что турецкая атака выдыхается. Ещё гремели выстрелы, лезли на стены янычары, блестели в кровавом свете пожарищ сабли и хрипели умирающие, но уже у врага не было того порыва, как с вечера. Люди устали. Аскеры не так быстро лезли по лестницам, как-то вяло били саблями и, что более всего поражало, перестали кричать своё назойливо-дикое, протяжное «алла».

В это время к генералу Гордону подбежал молодой сердюк. Он был потный, задыхающийся, без шапки.

— Господин генерал, господин генерал!

— Ну, что тебе? — повернулся к нему Гордон.

— Приказ главнокомандующего князя Ромодановского…

— Что? Из ставки? Как ты сюда пробрался?

— Тайным ходом. Еле пролез…

— Какие же приятные вести принёс ты, казак?

— Главнокомандующий приказал немедленно вывести войска за Тясмин, а пушки и крепость взорвать, господин генерал! — И он подал пакет.

— Что? — выкрикнул генерал Гордон. — Ты в своём уме, казак?

Сердюк вспыхнул:

— Это приказ главнокомандующего…

Но разъярённый шотландец уже не обращал на него внимания. Быстро сломал восковую печать, пробежал глазами письмо Ромодановского. Гнев вздымал ему грудь.

— О святая Мария! Это же безумие! Мы здесь в состоянии ещё долго оказывать туркам сопротивление! Как можно сдать крепость, за которую пролито столько крови! Ну?.. Ведь ещё не остыли трупы наших товарищей! Янычары повсюду отбиты… Нет, нет, не верю! Это ошибка!