– Да здравствует король! – кричало сорок тысяч глоток.
С почерневшими ружьями, с окровавленными саблями французские солдаты плясали… а между тем на этой равнине, залитой кровью, осталось лежать около пятнадцати тысяч убитых. Англичане потеряли более десяти тысяч, французы – четыре тысячи. Людовик XV проезжал между рядами, поздравляя солдат, пожимал руки офицерам, целовал генералов… По всей линии войск слышались крики победы, и, когда подъезжал король, знамена, пробитые пулями, склонялись, а раненые приподнимались и махали руками. Это сражение, почти выигранное в одиннадцать часов, проигранное в час и вновь выигранное в два часа дня, было самым достославным из сражений в период царствования Людовика XV; восторг был всеобщий.
– Где маршал? Где он? – спрашивал король, который еще не видел графа Морица Саксонского.
– Государь, вот он! – объявил дофин.
Маршал, измученный и усталый, подъехал к королю. Он соскочил с лошади и упал на колени перед Людовиком.
– Государь, – сказал он, – теперь я могу умереть. Я желал жить только для того, чтобы вас видеть победителем. Теперь, государь, вы знаете, от чего зависит победа.
Король сошел с лошади и сам поднял Морица. Он горячо поцеловал маршала, и еще более восторженные крики разнеслись над полем.
В эту минуту прискакал галопом покрытый пылью и кровью, в разорванном платье Ришелье. Людовик XV протянул ему руку.
– Герцог, – сказал он, – я никогда не забуду услуги, оказанной вами.
Ришелье поцеловал королю руку.
– Государь, – отвечал он, – вы позволите мне представить вашему величеству двух человек, которые первыми ворвались в ряды английской колонны?
– Конечно, – отвечал король.
Ришелье сошел с лошади, подбежал к полку гренадеров и, схватив одной рукой гренадера, а другой лейб-гвардейского сержанта, быстро подвел их к королю.
– Вот они, государь! – закричал герцог.
– Ролан Доже! – с удивлением воскликнул Людовик XV. – А вы хотели, чтобы вас убили!
– Государь, – с волнением отвечал гренадер, – им это не удалось!
– К счастью для вас и для меня, господин гренадер. Для меня потому, что у меня в армии остался храбрый солдат, а для вас потому, что я награжу вас так, как вы того заслуживаете.
Он позволил Ролану поцеловать свою правую руку, молодой человек встал на одно колено.
Его отец, Доже-парикмахер, с глазами, полными слез, встал на колени по другую сторону от короля и, схватив его левую руку, прижал ее к своим губам.
Людовик XV обернулся к лейб-гвардейскому сержанту, который неподвижно стоял невдалеке от того места.
– Как твое имя? – спросил король.
– Фанфан-Тюльпан, сержант третьего лейб-гвардейского полка.
– Хорошо! Буду помнить, – пообещал король.
– Да здравствует король! – закричал Фанфан, махая шляпой.
– Да здравствует король! – повторила толпа.
Доже взял сына за руку.
– Пойдем, – сказал он, – Сабина и Нисетта ждут нас в Сент-Амане.
– А Жильбер? – спросил Ролан.
– Он с ними.
– Но как его нашли? Где он?
– Он сам тебе расскажет.
С этими словами Доже увлек сына к мосту.
ХХVII Кукареку!
Настала ночь, весь лагерь утопал в огнях: праздновали победу. В густом лесу близ Мортона остановился всадник.
– Кукареку! – раздалось в лесу.
Всадник сошел на землю, к нему проскользнула плохо различимая во тьме тень: это был человек в черном и с маской на лице.
– Ну и что же яд? – спросил он с живостью.
– Ни малейшего следа! – отвечал всадник.
– Они еще не страдают?
– Нисколько. В., не оставлявший их ни на минуту, утверждает, что нет никаких признаков отравления.
– А ведь прошло уже четырнадцать часов с тех пор, как они приняли яд. Он сказал мне, что они приняли яд в восемь часов утра, а теперь десять вечера.
– Не солгал ли вам этот негодяй? Может быть, страх или надежда спастись внушили ему мысль пошантажировать вас?
– И такое возможно. А если нет?
Человек в маске сделал нетерпеливое движение. Рыцарь Курятника размышлял.
– А что с домом? – спросил он вдруг.
– Он сгорел до основания.
– Кто-нибудь пытался бежать во время пожара?..
– Нет.
– Вы не видели никого, не заметили и не слышали ничего такого, что могло бы навести нас на след?
– Ничего.
– Я так и знал, – сказал Курятник, качая головой, – борьба еще не закончилась, но она закончится нынешней ночью.
Он прислушался: послышалось второе «кукареку». Показалась тень третьего человека. Это был Петух Негр.
– А где мои пленники? – спросил Курятник.
– Один здесь, – отвечал Негр.
Он раздвинул одной рукой кустарник, а другой взял фонарь и посветил в глубину чащи. На земле лежал крепко связанный, с кляпом во рту человек высокого роста, сухой и худощавый, в богатой ливрее. С. наклонился, чтобы его рассмотреть.
– Джон! – воскликнул он с удивлением. – Господа, да это же слуга герцога Кемберлендского!
Рыцарь утвердительно кивнул головой, потом, обернувшись к Негру, спросил:
– А другой?
– Там! – показал рукой Негр.
Он повернул свой фонарь налево; другой человек высокого роста, также связанный, лежал в густой траве. С. подошел к нему.
– Князь! – сообщил он.
– Да, князь Трепацкий! – подтвердил Рыцарь.
– Когда их захватили?
– Пока горел дом. Эти люди будут нам полезны.
Рыцарь Курятника поставил свою правую ногу князю на
грудь.
– Этот мне скажет, где тот! – прибавил он. – Ты поклялся, что будешь хранить молчание, – обратился он к князю, – а я клянусь тебе, что ты будешь говорить.
В лесу раздалось тройное кукареканье. Три человека появились с правой стороны. Еще раз раздался тройной петушиный крик, и еще трое мужчин явились слева. По знаку Рыцаря два человека схватили Джона и еще двое взвалили на свои плечи князя; пятый человек стал спереди, шестой сзади этой группы.
– К Фонтенуаскому курятнику, – приказал Рыцарь.
Шесть человек с князем и Джоном исчезли в лесной чаще. Рыцарь остался наедине с С.
– Через десять дней соберемся все вместе в Парижском курятнике, – заявил он.
С. поклонился.
– Я прикажу прийти всем нашим, – отвечал он.
Курятник проворно сел на лошадь и, сделав С. прощальный знак, ускакал галопом.
ХХVIII Подземелье
Ночь была темная, но на берегах Шельды, от Барри до Антуана, горели огни, зажженные французскими солдатами, и раздавалось радостное пение, крики победы. С другой стороны Фонтенуа, напротив, все было безмолвно и печально. В этой стороне еще утром величественно располагался английский лагерь, который в эту минуту являл собой груду трупов на груде развалин.
Было одиннадцать часов. У английского лагеря раздался мерный стук лошадиных копыт по сухой земле. На спине лошади лежала черная масса; невозможно было разобрать или угадать очертаний этой массы, покрытой чем-то вроде савана. Два человека шли возле лошади: один вел ее под уздцы и был в маске, другой был закутан в длинный черный плащ. Путники направлялись к дороге, по обеим сторонам которой рос густой лес. Вдруг раздалось пение петуха; первое «кукареку» сменилось другим, более звучным, а третье послышалось вдали. Че-
