— Нет.
— Гм-гм… покойный держал в своих руках одно… гм-гм… одну бумагу…
Кривить душой Петр Иванович не умел. Он молчал, нервно теребя отвороты своего кителя.
Вкрадчиво заговорил Нукрат:
— Но… но… мы советовали бы вам…
— Я не позволю мне… говорить такие вещи… учинять допрос.
Нукрат и раис переглянулись.
— И вы не знаете, что в том письме? — все так же вкрадчиво спросил назир.
— Я сказал, что отвечать не буду.
Хотел еще что-то сказать Петр Иванович резкое, злое, но повернулся и ушел в михманхану.
— Он все знает, — быстро проговорил Рауф Нукрат.
— Надо что-нибудь придумать.
— Чтобы не болтал.
Пошептавшись, они вошли в михманхану, где Косой бай, схватив Петра Ивановича за руку, пьяно что-то доказывал ему.
Усевшись на свое место, раис заговорил как ни в чем не бывало:
— Мы имеем совет с нашим дорогим урусом доктором. — И он кивнул Рауфу Нукрату: продолжай, дескать.
— Нашего уважаемого главу просили из Ташкента выделить хорошего специалиста-врача, знающего малярию, и послать в Восточную Бухару… э… э… — Назир цедил слова сквозь зубы с устрашающим спокойствием. — Вот мы и решили, что наш многоопытный доктор поедет в Восточную Бухару… высокая ставка, паек…
Петр Иванович наконец избавился от медвежьих объятий Косого бая и повернулся к хозяину:
— Но… но вы моего согласия не спросили…
— Вы поедете, так решено. А ну-ка, Захар хаким, подготовьте все для доктора… Получите в военкомате для него документы… и… э… проводите его…
Последние слова прозвучали в ушах доктора слишком многозначительно. К тому же Али Захар хаким залебезил:
— Все исполню. Будьте спокойны.
Хозяин и с самого начала подчеркнуто небрежно держался с доктором, теперь же он высокомерно повернулся к нему спиной.
Только когда Петр Иванович попытался уйти еще до плова, раис назидательно заметил:
— Им позволяют сесть рядом с великими, есть с одного блюда. Им готовы оказать любую милость, а они… Я позволю привести строфу из сокровищницы мудрого Хафиза. «Даровой уксус, — сказал великий поэт, — слаще меда!» Но где понять такую тонкость мысли европейцу?
Весь кипя от ярости, доктор сказал уже стоя:
— Прежде всего это слова не Хафиза, а вашего соотечественника — узбека Турды, и поскольку вы взялись цитировать поэтов Востока, позвольте вам привести изречение столь же известного Саади:
Лучше отказаться от милостей господина,
Чем переносить невежество его слуг,
Лучше умереть с тоски по мясу,
Нежели выслушивать от толсторожих мясников грубости.
И чтобы ни у кого не осталось сомнений, кого он имеет в виду, Петр Иванович бросил:
— А ваши милости… «собуни шумо ба джомаи мо хурда ист» — ваше мыло въелось в наше платье.
Доктор совершенно не помнил, как ушел с пира, как расстался с хлебосольным рапсом и его гостями.
Уже поднимаясь к Ток и Заргарон — куполу золотых дел мастеров, он спохватился, что наступила глубокая ночь и что прохладный ветерок освежает его воспаленное лицо.
На следующий день часов в десять утра Али Захар хаким без доклада вбежал в кабинет раиса совета назиров.
— Ну? — не отвечая на приветствие, спросил он.
— Э… э… э… виноват. Я потерял его.
Молча раис смотрел в упор на Али Захар хакима.
— Человек доктора Алаярбек, подох бы он молодым, ходил вчера в Особый отдел. — Заметив, что собеседник резко дернул плечами и поднял голову, Али Захар хаким поспешно выпалил: — Там все в порядке… там начальника не было… переводчик, наш человек, взял у этого Алаярбека письмо… — А доктор… доктора уже дома не оказалось… Он куда-то уехал.
— Куда? — в голосе раиса зазвучала угроза.
— Никто не знает… Хаджи Акбар тоже не знает. Уехал доктор верхом. С ним уехал Алаярбек, чтоб он сгорел в могиле.
— И ты говоришь, что все в порядке. Проверь… поезда…
— Я справлялся. Он уехал не в поезде, а на лошади, — уныло пробормотал Али Захар хаким, — по какой дороге, неизвестно.
— Сукин сын, мерзавец! Сиди на вокзале день, два, три… Проверяй каждый поезд, каждый паровоз. Опасный он человек, этот доктор. Может быть, он письмо читал. Он же по-персидски знает. Иди!
Бормоча под нос проклятия, раис вернулся к столу и с ожесточением стал звонить. Вбежала секретарша.
— Вы звонили?
— Да, немедленно вызовите Амирджанова из Особого отдела… скорее… Да что вы стоите? Пошлите за ним мою коляску. Не копайтесь.
Он забегал по кабинету, и бегал так до тех пор, пока не вошел, вернее, проскользнул бочком Амирджанов.
— Очаровательница Сонечка… — послал он в открытую дверь воздушный поцелуй и обратился к раису: — Так мила ваша секретарша… Умеете же вы так, гражданин раис, устраиваться. — Фамильярно болтая, Амирджанов уселся без приглашения в кресло и забрал со стола портсигар. — Ей-богу, днем секретарша, ночью прелестная махбуба, возлюбленная — пальчики оближешь…
— Сейчас не до шуток…
Раис быстро прошел через кабинет и прикрыл дверь.
— Вы слышали! Доктор…
— Беда не велика. Письмо Усмана Ходжаева у меня.
— О аллах! Дайте сюда! — Он быстро пробежал его и застонал: — Этот проклятый прекраснодушный ваш доктор засунул нос в наши дела… Он все знает… и он исчез…
— Куда? — Амирджанов был явно напуган.
— А я знаю?.. Вас надо спросить. Вы же Особый отдел, вы гепеу.
Глаза Амирджанова стыдливо опустились.
— Увы, уже нет.
— Что-о? Час от часу не легче. — Раис вскочил. Обычный румянец исчез, и зеленоватая бледность покрыла его лицо.
— Разрешите довести до вашего сведения, мы уже не работаем в Особом отделе дивизии. Нас демобилизовали.
— Кто?.. Что?.. Зачем? Вас не подозревают?
Амирджанов беспомощно развел руками:
— Думаю, что нет. Уже имею назначение военкомом в Самарканд.
— А доктор ушел, и он все знает… — Раис взвизгнул и снова забегал по комнате. — Он поедет в Ташкент — и все полетит. Что вы сидите?! Действуйте. Его на вокзале нет… Он хитрит, он что-то вертит, шайтан. Он здесь на поезд не сядет… Бегите к Рауфу. Пусть пошлет на станцию Карши, на станцию Зиаддин людей. Только быстро… Да еще… еще… Черт, может быть, он поверил нам, уехал в Восточную Бухару… От него всего можно ждать… О святые чильтомы, у меня голова кругом идет.
Ни слова не говоря, Амирджанов выбежал из кабинета.
Глава тридцать третья
Следы Дильаром
Красавицы мира украшаются одеждой.
