На половине Марии-Луизы внешне всё было в порядке, но и здесь ни единой живой души Генрих и Лютц не нашли.
– Герр обер-лейтенант, – донёсся из коридора взволнованный голос Курта.
Денщик стремглав выскочил из кабинета Генриха и стоял посреди коридора бледный, вконец перепуганный.
– Та-ам, та-ам… – бормотал он, заикаясь.
Не ожидая пояснений, Генрих и Лютц побежали в кабинет и, увидев, что в нём никого нет, шагнули в спальню. На кровати майора Штенгеля лежало какое-то тело, туго спелёнутое простынями.
Думая, что это Штенгель, Лютц не совсем почтительно начал разматывать простыни, и вдруг неожиданно вскрикнул, увидев потерявшую сознание графиню.
Придя в себя, Мария-Луиза не могла объяснить, что произошло. По её словам, она, как всегда, легла спать у себя в спальне и тотчас заснула. Ночью ей стало душно, но проснуться она не смогла, а словно полетела в какую-то чёрную бездну. Где Штенгель и как она сама оказалась здесь, графиня не знала. Как её пеленали – тоже не помнит. Чувствовала себя она очень скверно и попросила открыть окна – её преследовал сладковатый запах, от которого её и сейчас подташнивает.
Генрих молча указал Лютцу на повязку, валявшуюся возле кровати. От неё ещё шёл едва уловимый запах хлороформа. Позвонив генералу и Миллеру, офицеры шаг за шагом начали обыскивать замок. В подвале они нашли горничную и старого камердинера графа. Оба дрожали от холода и пережитого страха и тоже ничего путного объяснить не могли. Какие-то люди подняли их с постелей и привели сюда. Что произошло с графом, Штенгелем и тем полковником, что ночевал в замке, они не знают, куда девалась охрана, сказать не могут.
Миллер прибыл немедленно, взволнованный, как никогда. Его мало интересовала судьба графа. Он спокойно пережил бы и исчезновение Функа. Но то, что вместе с ними партизаны захватили в плен и Штенгеля – начальника внутренней охраны такого секретного объекта, перепугала начальника службы СС вконец.
Словно ищейка, бегал Миллер по комнатам графа и графини, ползал по полу, сквозь лупу рассматривал дверные ручки и оконные шпингалеты, хотя было совершенно ясно, что партизаны вошли с чёрного хода. Дверь была не заперта, а в коридоре виднелись следы множества ног. Да, партизаны пришли с чёрного хода. Но кто его открыл? Почему никто, даже Штенгель, комната которого ближе всех расположена к двери, не защищался? Ведь у него было оружие, он мог поднять тревогу, как только услышал шум. Почему, наконец, не подняла тревогу охрана? А главное, куда девались граф Рамони, Функ, Штенгель?
Все выяснилось позже, когда Миллер начал осмотр графского кабинета. На столе Рамони лежала написанная печатными буквами, записка:
«Старый граф, полковник Функ, майор Штенгель и вся охрана взяты нами в качестве заложников. Мы не прибегли бы к таким мерам, если бы вы не арестовали десятки невинных людей в Пармо. За одного расстрелянного в Пармо заложника мы повесим всех наших заложников, даже не вступая в переговоры об обмене пленными. Командир отряда имени Гарибальди (дальше шла неразборчивая подпись)».
Нападение гарибальдийцев на замок буквально ошеломило всех. И не так своей неожиданностью, как организованностью. Бойницы в стенах, решётки на окнах, тяжёлые кованые ворота – всё это давало возможность охране выдержать не только дерзкий налёт партизан, но и осаду более многочисленного врага.
А между тем охрана не сделала ни одного выстрела, очевидно, вообще не оказала сопротивления. Кроме чернорубашечника, найденного убитым в вестибюле.
«Как же всё это произошло? Что доложить высшему начальству? Как оправдаться?» – спрашивали друг друга Миллер и Эверс, тщетно стараясь найти выход из трудного положения.
Они понимали, что прежде всего спросят с них, понимали также, какую непоправимую ошибку допустили, своевременно не подумав об охране Штенгеля. Если с майором произойдёт несчастье, их оправданий даже не захотят вы слушать.
Мысли о Штенгеле больше всего беспокоили и Марию-Луизу. Как неудачно, как фатально всё произошло.
– Нет… вы должны их спасти! Вы обещали быть моим рыцарем, а сами оставили меня и дядю на произвол судьбы, да ещё с больным бароном на руках. Уговорите генерала выпустить этих проклятых заложников, из-за них всё произошло! – умоляла графиня Гольдринга.
– Завтра утром пойду к генералу. Попробую на него повлиять, – пообещал Генрих.
Но генерал сам вспомнил о своём офицере по особым поручениям.
Нападение на замок произошло с субботы на воскресенье, а в понедельник утром Лютц позвонил своему другу и сообщил, что Генриха вызывает генерал по очень важному и срочному делу.
– Эверс вчера доложил командованию северной группы о происшедшем инциденте и получил приказ немедленно принять все меры к освобождению Штенгеля, – пояснил Лютц, как только Генрих прибыл в штаб. – А сегодня утром к нам явился представитель штаба северной группы и привёз официальный приказ. В нём тоже главным образом речь идёт о Штенгеле, а о графе и Функе упоминается лишь постольку-поскольку… Впрочем, иди быстрее, генерал уже дважды спрашивал о тебе.
В кабинете генерала, кроме него самого, находились ещё Миллер и офицер с погонами оберст-лейтенанта, очевидно, представитель командования.
– А, обер-лейтенант! Наконец-то! – обрадовался Эверс. – Прошу знакомиться и садиться. Разговор у нас будет интересный и… немного неожиданный. Речь пойдёт об очень ответственном поручении.
– Я весь внимание, герр генерал!
– Задание, которое мы решили вам поручить, выходит за рамки ваших обязанностей как офицера по особым поручениям, – как-то торжественно начал генерал. – Оно исключительное и особенное. Короче: мы решили послать вас в отряд гарибальдийцев.
Задание действительно было настолько неожиданным, что Генрих с удивлением оглядел присутствующих.
– Да, да, вам не послышалось. На вас возлагается миссия разыскать командира отряда и начать с ним переговоры об обмене заложниками. Мы согласны выпустить заложников в Пармо, если партизаны выпустят тех, кого захватили в замке. В случае каких-либо осложнений предложите выдать одного майора Штенгеля.
– Осмелюсь заметить, – вмешался представитель штаба, – если мы будем настаивать на возвращении именно Штенгеля, то тем самым можем его демаскировать. Партизаны начнут интересоваться, и…
– Вы правы, вы правы, – согласился генерал.
– Надо так вести переговоры, чтобы партизаны решили, что самая интересная для нас фигура – граф Рамони, – посоветовал Миллер.
– Что вы думаете, барон, о поручении в целом? – Эверс вопросительно поглядел на Генриха.
