Декорация повыше сцены поклонения волхвов воссоздавала подъем Капуцинов со стороны Инфраскаты и фасад монастыря святого Ефрема.
Дополнением к картине бегства в Египет должны были стать фра Пачифико и его осел, воспроизведенные, как и Вифлеемская пещера, в натуральном виде; чтобы сходство было полное и монаха и скотину можно было узнать с первого взгляда, фра Пачифико, проходившего по площади Кастелло за три дня до этого, пригласили во дворец: король пожелал с ним переговорить. Монах готов был исполнить приказание, но никак не мог понять, зачем он понадобился Фердинанду. Прославленного проповедника ввели в зал, где были сооружены ясли, и из уст самого короля он узнал, какую огромную честь его величество намеревается оказать монастырю святого Ефрема, поместив в ясли монаха, занимающегося сбором пожертвований, и его осла. В соответствии с этим фра Пачифико разъяснили, что, пока будут длиться сеансы, ему не придется утруждать себя сбором подаяний, ибо корзины его будет наполнять королевский дворецкий.
Так обстояли дела три дня, к великому удовольствию фра Пачифико и Джакобино, которые даже в минуты самых необузданных своих мечтаний никогда не надеялись, что в один прекрасный день им выпадет честь встретиться с королем лицом к лицу.
Поэтому фра Пачифико с трудом подавлял в себе желание поминутно восклицать «Да здравствует король!», а Джакобино, видя изображение ревущего собрата, еле сдерживался, чтобы не последовать его примеру.
Остальные евангельские эпизоды были расположены все дальше в глубине сцены, где можно было видеть Христа, беседующего с книжниками, и его встречу с самарян-кой; чудесный лов рыбы; Христа, когда, шествуя по водам, он поддерживал робеющего святого Петра; Христа с женщиной, обвиненной в прелюбодеянии, причем в этой группе обращала на себя внимание одна подробность — то ли случайно, то ли вследствие циничного лукавства короля
Фердинанда, та, которой Христос отпускает ее грех, была, подобно королеве, белокурой, и губа ее чуточку выдавалась вперед, как у австрийских принцесс.
Четвертый план был занят сценой трапезы у Марфы, трапезы, во время которой Магдалина умастила ноги Христа благовониями и вытерла их собственными волосами. А еще дальше был воспроизведен торжественный вход Господа в Иерусалим в Вербное воскресенье. Гвардейцы в королевской форме охраняли городские ворота и, взяв на караул, приветствовали Христа. Примечательно, что Иерусалим был укреплен в духе Вобана и вооружен пушками, что, как известно, не помешало Титу взять его.
В других воротах Иерусалима виднелся Иисус, несущий свой крест, в окружении солдат и простонародья; путь его до Голгофы был отмечен крестами.
Голгофа возвышалась в самом конце перспективы, слева от зрителей, а на противоположной стороне раскинулась Иосафатова долина, и там покойники выходили из могил. Их лица выражали надежду и ужас в ожидании Страшного суда, на который их сзывал трубными звуками ангел, реющий над ними.
На некотором расстоянии друг от друга, на дороге, вьющейся от пещеры до Голгофы, были размещены отдельные группы, не имеющие никакого отношения к евангельской истории: пляшущие панталоне, ссорящиеся паяцы, потешающиеся над ними лаццарони и, наконец, несколько пульчинелл, с блаженным видом уплетающих макароны, ибо для неаполитанцев это все равно что античная амброзия, своего рода пища богов, с Олимпа упавшая на землю.
В общем, на сцене не оставалось ни единого пустого местечка. Не считаясь с тем, в каком месяце родился Христос, жнецы здесь приступили к жатве, на склонах холмов виноградари убирали виноград, пастухи пасли стада.
И все эти персонажи, числом до трехсот, были выполнены умелыми мастерами; рост их соответствовал тому плану, где им предстояло стоять, — таким образом создавалась перспектива, поражавшая своими размерами.
Для расстановки фигур был приглашен механик театра Сан Карло. Король наблюдал за его работой, слушая в то же время фра Пачифико, который рассказывал ему легенду о Беккайо, принимавшую день ото дня все более чудовищный характер. В самом деле: если сначала на этого отважного убийцу козлов напал один якобинец, то вскоре их стало двое, затем оказалось трое, а в конце концов повествователь уже не называл их числа, и если верить ему теперь, то на Беккайо, как на Фальстафа, напало целое войско; одного только он не утверждал: что оно было одето в зеленое сукно.
Однажды, когда фра Пачифико вошел в раж, в зале вдруг появился кардинал Руффо, вызванный, как уже было сказано, королем.
Фердинад прервал беседу с фра Пачифико, чтобы приветствовать кардинала, который, увидев монаха и зная, что его действия стали поводом, а он сам исполнителем отвратительного преступления, поспешил отойти от него, сделав вид, что хочет полюбоваться королевскими яслями.
Сеансы фра Пачифико как раз кончались; помимо трех мешков рыбы, овощей, фруктов, мяса и вина, взятых в дворцовых кладовых и погребах, король распорядился отсчитать ему под видом подаяния по сто дукатов за сеанс и, попросив благословения, отпустил его. Монах, столь же достойный человек, как и тот, кого он благословил, отбыл на своем осле, ликуя; король тем временем направился к Руффо.
— Вот мы, преосвященнейший, дожили уже до четвертого октября, а вестей из Вены нет как нет, — сказал он кардиналу. — Феррари, против обыкновения, запаздывает на пять-шесть часов. Я послал за вами потому, что с минуты на минуту он должен приехать, а я, как эгоист, подумал, что дожидаться его в вашем обществе мне будет куда приятнее, чем одному.
— И вы отлично поступили, государь, — отвечал Руффо, — ибо, проходя по двору, я видел, как в конюшню вели взмыленную лошадь, и заметил вдали человека, которого двое поддерживали под руки. Человек этот с трудом поднимался по ступенькам в ваши апартаменты; по ботфортам, кожаным штанам и куртке с брандебурами я, кажется, узнал беднягу, которого вы ждете. Вероятно, с ним что-то случилось.
В эту минуту в дверях появился ливрейный лакей…
— Ваше величество, — доложил он, — курьер Антонио Феррари прибыл и ожидает у вас в кабинете, когда вашему величеству угодно будет принять привезенные им депеши.
— Вот нам и ответ, преосвященнейший, — сказал король.
И, даже не спросив у лакея, не ранен ли Феррари, Фердинанд быстро поднялся по потайной лестнице и вместе с Руффо оказался в своем кабинете еще прежде курьера, который из-за своей раны шел медленно, останавливаясь через каждые десять-двенадцать шагов.
Несколько секунд спустя дверь кабинета распахнулась и Феррари, поддерживаемый двумя слугами, которые помогли ему подняться по лестнице, бледный, с окровавленной повязкой на лбу, вошел в кабинет.
