правительство вынужденно отступило в вопросе о повышении НДС; вместо этого канцлер предложил поднять пошлины на алкоголь, табак, бензин и дизельное топливо.
Тем временем консерваторы потеряли избирательный округ Западный Дадли, и начались кровопролитные для них дополнительные выборы. Одним из спорных условий членства Британии в ЕС уже давно была общая рыболовная политика, а в январе 1995 года в палате общин вспыхнули дебаты по этому поводу. Ставился вопрос: почему страны, не имеющие исторических прав на Северное море, теперь могут рыбачить в нем? Это была открытая рана, но голосование все равно провели. Пока пост министра внутренних дел занимал Майкл Говард, число заключенных в тюрьмах выросло с 40 000 до 50 000. В тюрьме Уайтмур осужденные, при участии членов ИРА, предприняли попытку побега. Вдобавок Европейская комиссия по правам человека издала постановление, которое в случае одобрения ЕСПЧ забирало у министра внутренних дел полномочия определять срок пребывания в тюрьме для малолетних убийц.
Тем временем в Европе продолжался недовольный ропот. Мейджор заявил, что «Соединенное Королевство не будет участвовать во введении единой валюты в 1996–1997 годах, но, возможно, присоединится в 1999-м, если на то будут более веские основания, чем в Маастрихтском договоре». 16 февраля он заверил: «Мы сохраним наши контрольно-пропускные пункты». Совместный рамочный документ о Северной Ирландии наконец был согласован, при этом информация просочилась в прессу. Договор предполагал отказ республики от претензий на шесть графств, но ставил вопрос о некоем «северо-южном органе». Очередная недопобеда правительства – и дело, пожалуй, не в плохом руководстве, а в плохом расположении звезд.
«Отвратительное пиршество мерзости», «незамутненный чистейший брутализм» – такие отзывы получила постановка пьесы «Подорванные» нового автора Сары Кейн в театре Royal Court в 1995 году. И автор, и худрук пришли в ужас от реакции прессы. Как ни крути, смотреть спектакль было непросто, но особой жесткостью по сравнению с остальным репертуаром Royal Court он не отличался. В этом свете «отвратительное пиршество мерзости» выглядело притянутым за уши преувеличением – и слегка подозрительным. Подозрения оправдались. Взрыв негодования, которым разразилась пресса, оказался всего лишь плодом плутовского заговора Флит-стрит. Театральные критики из разных газет встретились в антракте и договорились устроить этой пьесе succès de scandale [131]. Скандал привел к тому, к чему обычно и приводит скандал, – полному залу и длинным очередям в кассу.
«Подорванные» начинаются с романа между опустившимся, предающимся саморазрушению таблоидным журналистом средних лет и испуганной, заикающейся девушкой в возрасте около 20 с чем-то. Это черная комедия, но любое изложение сюжета – гадание на кофейной гуще: трудно сказать, что именно воспринимать в символическом смысле. В первом акте нам предлагают мучительное исследование изнасилования и, возможно, педофилии; во втором – гомоэротическую историю о насилии в мире мужчин. Сама Кейн говорила, что тематический переход от изнасилования к войне укладывается в простейшую логику.
Так в театр пришла удивительная новая волна, сравнимая с драмой кухонной раковины или восхождением Беккета, Стоппарда и Пинтера. Ее суть – в попытке показывать, а не представлять. Разрушение «четвертой стены» в викторианском театре сделало еще один шаг вперед, явно желая, чтобы мы почувствовали происходящее на сцене так, как Брехт и представить себе не мог. Диалоги стремились к лаконичности, персонажи – к самолюбованию, постановка – к неприкрытому насилию.
Многие последовали примеру Кейн, из них наибольшую известность получил Марк Равенхилл, чья пьеса «Шопинг и трах» рассматривала похожие материи через призму коммерциализации 1990-х. Это движение, во многом второстепенное, не вполне точно отражало состояние Англии того периода, но поразительным образом наводило на определенные мысли. Все более дискредитированная Консервативная партия доживала свои дни между обвинениями в «мерзости» и предполагаемой потерей авторитета в экономических вопросах.
Тэтчеризм пребывал «в упадке», но он оставил свой след, а Марк Равенхилл и Сара Кейн ответили на это пьесами, из которых торчали обломки моста, некогда перекинутого над моральной пропастью. Рисуемое ими насилие часто настолько экстремально, что практически невообразимо в реальной жизни. Более того, если эти драматурги знали о безысходной нищете муниципальных районов, или о войне, или о крайней бедности, ведущей к крайней порочности, то по их пьесам этого не скажешь. В конечном итоге не в этом они видели смысл.
В этот период осознаваемая цель радикального театра изменилась незаметно, но глубоко. Родившаяся в 1950–1960-х годах концепция театра, «меняющего общество», в годы Тэтчер уступила место концепции спектакля как продукта. Теперь же театр как двигатель перемен вновь ожил, но непонятно было, куда он, собственно, направляется. Острый шарм идеалу придавало утопическое убеждение в том, что люди искусства обладают могуществом пророков.
Жесткая грунтовка чисто политического театра была невозможна для драматургов 1990-х. Коммунизм провалился в моральном, политическом, военном и экономическом смысле. А его альтернатива теперь представала в равной степени бессмысленной и пустой. Вследствие этого новый театр 1990-х говорил о политике так, что драматурги 1960–1970-х ни за что не опознали бы здесь политическую дискуссию.
В марте 1997 года Мейджор вынес на удивление тэтчеровский вердикт относительно будущего ERM. «Предвижу, что мы не присоединимся к [ERM], пока парламент продолжает существовать… Европа, возможно, будет вынуждена вернуться… к параллельным валютам». Правительство тем временем распродало оставшиеся 40 % в компаниях National Power и Powergen. Хотели также приватизировать Национальную почту, но народ слишком дорожил этим сокровищем, чтобы им разбрасываться.
Во многих аспектах успешное правительство словно кто-то жестоко сглазил или, на ваш вкус, милосердно развалил. Отдельное беспокойство вызывали «особые отношения» между Британией и Соединенными Штатами. Основным источником недоразумений служила Ирландия, что, наверное, было неизбежно. Мейджор и Клинтон столкнулись насчет визита Джерри Адамса в США. Мечту об особых отношениях можно было реализовывать при Рейгане и даже продвинуть вперед при Буше, но экспансивный Билл Клинтон и скромный Джон Мейджор не имели вообще ничего общего. Ключевой проблемой оставалось нежелание ИРА прямо обсуждать тотальное разоружение и роспуск боевого состава. Мейджор посетил США, где нашел президента скорее дружелюбным, нежели полезным.
29 апреля 1995 года лейбористы на специально созванном съезде проголосовали за восстановление пункта IV о необходимости тщательной национализации, но движение обновленной партии уже набирало обороты. В следующем месяце консерваторы потерпели самое сокрушительное поражение на местных выборах за всю послевоенную избирательную историю. 22 июня 1995 года Мейджор совершил эффектный жест (каковые он обычно приберегал для кризисов) и неожиданно ушел в отставку, чтобы провести новые выборы лидера тори и получить свежий мандат. Когда открылась вакансия, вызов ему бросил Джон Редвуд, видный правый и евроскептик. Однако слишком уж он напоминал вельможного сановника, несмотря на весь свой популизм. В итоге 4 июля в этом состязании победил Мейджор. Доверие к нему страны, может, и поколебалось, но партия стояла за
