Барон Шенк был при друге неотступно, не отлучаясь ни на шаг и готовый вызвать на поединок и убить всякого дерзкого, который осмелился бы усомниться в происхождении или звании Алины. Оставаясь одни, друзья чаще всего беседовали о своем щекотливом положении.
– Не бойтесь, – говорил Шенк. – Выезжайте!
– Ни за что! – отзывалась Алина. – Лучше сидеть в четырех стенах, нежели рисковать попасть на целую историю.
– Я вам отвечаю за все.
– А Макке вы забыли.
– Макке – банкир. Ему тот дурак Ван-Тойрс задолжал большую сумму. Понятно, что он действовал энергично, встретив и узнав вас. Я отвечаю не за кредиторов ваших. Это народ сердитый. Я отвечаю за тех пустоголовых, которые стали бы болтать, что вы Алина Франк, музыкантша, или Алина Шель… Как бы это выразить вежливее?.. Алина – куртизанка.
– Что же вы сделаете?
– Я скажу, что я ваш друг, молочный брат или родственник.
– Ну что же из этого?
– Что я за всю мою жизнь с рождения не расставался с вами.
– Что же из этого? Это не доказательство.
– Нет. Доказательство.
– Чего?
– Того, что я свидетель всей вашей жизни.
– И отрицаете справедливость слов?..
– Считаю клеветой все, что может сказать подобный болтун, а вместе с тем считаю своей обязанностью вступиться за вашу честь и имя.
– Чтобы вызвать его на поединок?
– Да. И, конечно, убить. Одним свидетелем будет менее тех глупостей, которые вы прежде так неосторожно делали вместе с этим болваном – голландцем Тойрсом.
– А вы думаете, что ваш поединок сразу уничтожит подозрения, которые могут запасть в душу Рошфора?
– Непременно.
– А если нет? Если он все-таки смутится и откажется от моей руки?
– Тогда я его вызову. И убью.
Алина рассмеялась.
– С вами даже страшно. Вы весь свет собираетесь уничтожить.
– За вас? Да. Если бы мог, то весь бы земной шар обезлюдил. Разумеется, если б из того была малейшая польза для вас.
Наконец приглашение графа Рошфора с его невестой принцессой в замок Нейсес было привезено камергером герцога: это была особенная любезность…
В то же утро молодой человек красивой наружности, побывав у графа, прямо от него поехал в гостиницу, где жила Алина.
Лакей доложил Алине, что барон Фриде желает явиться ей. Красавица переменилась в лице и пробормотала, едва не лишаясь чувств:
– Попросите обождать или приехать через час.
Лакей вышел и явился вновь.
– Барон просит извинения, если обеспокоил вас, принцесса, и явится вновь в указанное вами время.
Алина тотчас послала за Шенком, который спокойно пил кофе в ресторане гостиницы. Алина объяснилась.
– Барон Фриде! – выговорил Шенк, смутясь. – Дело скверное! Главный виновник – на том свете. Но ведь он сидел за это в лондонской тюрьме. Его самозванство отсижено, и даже заплачены были вами долги, сделанные им для вас под этим именем.
– Что ж из этого? Барон Фриде теперь напал на мой след и желает продолжать преследование… Но ведь это погибель!
– Он ничего сделать не может! Доказать нельзя, что г-жа Тремуаль и вы – одна и та же личность.
– Доказать?! Достаточно глупой истории. Достаточно скандала, чтобы все погибло.
– Правда… – выговорил Шенк.
Наступило молчание.
– Каких-нибудь два дня лишних – и я была бы уже в Нейсесе, – воскликнула Алина со слезами на глазах.
– Ну, это женская логика… – сердито проворчал Шенк. – Гадать о том, что бы было, если бы того-то не было, а было бы другое, если бы было…
И, походив в волнении по комнате, Шенк вдруг остановился перед Алиной.
– Еще хуже! – воскликнул он.
– Что? – изумилась Алина.
– Еще хуже!
– Положение?
– Да. Наше положение. Еще хуже! Когда болван Дитрих-Фриде сидел в тюрьме, то поверенный барона Фриде сам расспрашивал его часто. И Дитрих, вероятно, все передал ему, что только мог, в свое оправдание. Следовательно, через Дитриха и полицию Фриде узнал все про г-жу Тремуаль.
– И про Алимэ-Шах-Намэт!..
– Конечно! Про все… все…
– Шенк! Нам надо бежать, скрыться, прежде чем этот Фриде явится вновь. Меня могут арестовать как женщину, занимавшуюся мошенническими проделками для вымогания денег.
– Нет. Что Лондон допускал, того Франкфурт наказывать не имеет права. Но ваша свадьба более чем сомнительна.
– Надо бежать!
– Без денег? Да и куда бежать! Успеем выехать… Или… – запнулся Шенк.
– Что?!
– Есть одно спасение. Но вы не решитесь на это, по женской – извините – глупости.
– Что такое? Я на все пойду, что может спасти меня.
– Что спасти! Ваше замужество? Никаким образом! Но бежать не придется! Можно будет остаться здесь или в Нейсесе, у герцога.
– Как? Что? Говорите! – воскликнула Алина.
– Граф безумно влюблен в вас. Расстаться с вами ему будет тяжело, даже невозможно… Если вам нельзя быть его женой, то будьте… Идите в любовницы.
– Вы с ума сошли!
– Он не хуже графа Осинского! – даже сердясь отозвался Шенк.
– А звание принцессы?
– Ну, после принцессы багдадской Шах-Намэт мудрено уже прослыть за принцессу российскую. Вы забыли, что при обвинении в мошенничестве ваш титул «Володимирская» становится тем же обманом.
– Правда! – выговорила Алина и заплакала. – Что же делать? – вымолвила она снова.
– Я уже сказал.
– Быть любовницей человека, за которого и замуж я пошла бы с отвращением! – воскликнула Алина. – Никогда! Не хочу! Пойдемте!
– Куда?
– На улицу! За город! Пешком!
– Вы потеряли рассудок?
– Нет! Идемте, Шенк. Не первый раз. Теперь тут нет, по крайней мере, трупа, – указала Алина на пол горницы.
Шенк успокоил встревоженную женщину и убедил прежде повидаться с бароном Фриде.
– Бежать успеем. Оскорбить его и убить я тоже успею или на поединке, или просто… из-за угла! Что же делать! А пока успокойтесь… Я буду при вас. Дождусь его появления.
Часа через полтора лакей доложил Алине, несколько успокоенной советами Шенка, что тот же барон Фриде явился.
– Просите! – выговорила Алина, как бы объявляя во всеуслышание свой смертный приговор.
Молодой человек красивой наружности, в блестящем мундире вошел в комнаты и любезно, но при этом особенно почтительно раскланявшись, выговорил:
– Я являюсь к вашему высочеству просить вас от имени герцога сделать его высочеству удовольствие пожаловать в Нейсес вместе с нареченным женихом вашим, графом Рошфором.
– Кто вы? – вымолвила Алина.
– Камергер его высочества герцога Голштейн-Лимбургского, графа Оберштейнского и Стирумского…
– А ваше имя, милостивый государь? – не вытерпел и Шенк.
– Барон Фриде.
Наступило молчание, которое послу и камергеру ввиду двух удивленных лиц – принцессы и ее, по-видимому, гофмаршала – показалось крайне странным.
