— Две, четыре, шесть, — шептал он, вынимая на ладонь пистоли, — положительно этот выскочка обходится со мной слишком бесцеремонно… Восемь, десять, двенадцать, четырнадцать… Можно подумать, что он забывает, что имеет дело с дворянином… Шестнадцать, восемнадцать… Он будет это помнить, черт возьми!.. Двадцать… Только двадцать пистолей! Черт побери! Только лавочник может вообразить, что можно быть дерзким за такую дешевую плату! О-о! Вы перемените тон, мой милый, или, вместо того, чтобы убить для вас Кастельмелора, я могу убить вас для Кастельмелора. Вот я каков!
Падуанец спрятал кошелек и стал дожидаться Конти.
Дворец Алькантара, около Лиссабона, был построен в саду, который поэты того времени имели право сравнивать с садами Геспериди. Следуя обычаю этого времени, сад был в большом количестве украшен языческими божествами; беседка Аполлона, место, где было назначено свидание Конти с Кастельмелором, была обязана своим названием богу поэзии, изваянному с лирой и окруженному своими неразлучными сестрами.
Задолго до назначенного часа граф уже бродил около этой беседки быстрыми и неровными шагами, погруженный в свои размышления.
Его озабоченность была не беспричинна. Свидание, которое он заставил фаворита назначить себе, было вызовом, и его надо было подкрепить во что бы то ни стало. Но как? Что мог он сделать, опираясь на мимолетную милость безумного короля, возможно, уже забывшего его; что мог он сделать против человека, давно занимающего первое место возле короля и, без сомнения, решившего не брезговать никакими средствами, чтобы только сохранить свое блестящее положение.
Поэтому Кастельмелор думал предложить мир, прежде чем объявить войну. Его холодный и расчетливый ум подсказывал, что плебею-фавориту недостает поддержки и дружбы какого-нибудь знатного вельможи, и на этом Кастельмелор основывал все свои надежды. Он нисколько не преуменьшал всей шаткости своих предположений, но следуя иным путем, ему всюду пришлось бы встречать Конти поперек своей дороги. Ему пришлось бы, может быть, ждать очень долго или остаться на вторых ролях при дворе. Но, отказываясь следовать суровым добродетелям своих предков, он в то же время сохранил всю их гордость. Он согласен был иметь соперника, надеясь уничтожить его, но не желал иметь начальника.
Он основательно взвесил как выгоды, так и неудобства предстоящей борьбы. Он, конечно, не рассчитывал предложить Конти разделить власть, он хорошо понимал, что какой бы ценной ни была для фаворита дружба Сузы, но все-таки власть есть власть, и с ней нельзя расстаться ни за какие блага. У него был план, который внешне не мог ничем повредить Конти, но который тем не менее, будучи приведен в исполнение, должен был сделать из него, Кастельмелора, человека самого могущественного в Португалии после короля, если только несметное богатство, талант и смелость можно считать верным источником могущества. Правда, этот план одним ударом разрушал счастье его брата Симона, но что значит счастье брата для человека, жаждущего возвыситься.
Таковы были мысли старшего Сузы, когда он, исполненный тревоги и нетерпения, считал минуты в ожидании назначенного свидания. В то время как он таким образом ломал голову, желая отыскать новые средства для борьбы, к которой готовился, судьба неожиданно дала ему в руки такое могущественное орудие, на которое он прежде не мог и надеяться.
Балтазар, трубач королевского патруля, который накануне участвовал в собрании Лиссабонских цехов в таверне Алькантары, хотя и вышел из королевского патруля, но все еще наведывался во дворец, так как тут у него была жена. Поджидая удобной минуты, чтобы увидеться с нею, Балтазар бродил по саду.
Свернув в одну из аллей, он очутился нос к носу с Кастельмелором. При виде дворянина бывший трубач снял шляпу и уже хотел пройти мимо, как вдруг нечаянно взгляд его встретился со взглядом графа. Балтазар вскрикнул от изумления.
«Господин Симон в придворном костюме, — подумал он. — Впрочем, я подозревал это. Вчерашний суконщик напрасно притворялся, я угадал под его простым костюмом человека, привыкшего носить кружева и бархат… но что может он здесь делать?»
Балтазар вернулся назад и, обогнав графа, встал на его пути.
— Здравствуйте, наш храбрый начальник! — сказал он.
Кастельмелор поднял глаза, но увидав незнакомого, с досадой повернулся к нему спиной.
— Э! Господин Симон! — продолжал Балтазар, следуя за ним. — Вы так от меня не уйдете. Неужели это расшитое платье сделало из вас другого человека? Или, может быть, несколько часов сна уничтожили в вас воспоминание о ваших вчерашних друзьях?
При имени Симона граф вздрогнул. Уже не первый раз его принимали за брата, поэтому он легко удержался от удивления и, улыбаясь, повернулся к Балтазару.
— Ты значит меня узнал? — сказал он.
— Э! — весело вскричал Балтазар. — Меня нелегко провести! А к тому же, с каких это пор мастеровые носят такие тряпки?
Сказав это, он вынул из-за пазухи платок младшего Сузы и с торжеством помахал им над головой. Кастельмелор ровно ничего не мог понять, он узнал вышитый на платке герб своего брата, но каким образом попал он в руки этого человека? Не зная к чему это поведет, но, отчасти по любопытству, отчасти по привычке притворяться, он решился принять роль, навязанную ему случаем и не называть себя.
— А! Ты сберегаешь мой платок? — спросил он.
— И буду его вечно беречь, дон Симон! Это — залог отношений между вами и мной, между знатным вельможей и бедняком, залог, который напомнит мне, если я это забуду, что есть на свете дворянин, сжалившийся над простолюдином. И, поверьте мне, что спасший жизнь этому дворянину простолюдин заплатил только небольшую часть своего долга.
«Черт возьми! — подумал дон Луи. — Этот малый спас ему жизнь!.. Куда это попал мой брат?»
— Я очень счастлив, что встретил вас, — продолжал Балтазар. — Вы вступили в очень опасное предприятие. У Конти руки длинные, и кто бы до сих пор на него ни напал, все покончили плохо.
Дон Луи весь превратился в слух. Эти последние слова, так подходившие к его собственному положению, заключали в себе ужасное предсказание; он побледнел.
— Кто тебе сказал, что я нападаю на Конти? — быстро спросил он.
Потом, вспомнив свою роль, он поспешил прибавить:
— Видишь, как я благоразумен: я даже тебя одно мгновение опасался!
— Да, — медленно произнес Балтазар, — вы сегодня благоразумны, не то, что вчера; вообще я вижу в вас и другие перемены, кроме перемены костюма. Но что за дело! Повторяю вам, опасность велика, потому что к услугам фаворита есть очень длинные кинжалы, но нас много и мы поклялись повиноваться вам. Если вы поторопитесь нанести удар, то другие сдержат свое обещание. Что же касается меня, то поспешите вы или нет, я все равно сдержу свою клятву, и дай Бог, чтобы в тот день, когда кинжал убийцы будет угрожать вашей груди, Балтазар мог подставить под удар свою грудь.
