— Тревога, государь! Тревога! — крикнул Ла Моль. — Дом окружен!
— Окружен?! — воскликнул Генрих, вставая с места. — Кем?
— Королевскими стражниками!
— Ого! Видно, будет драка, — вытаскивая из-за пояса пистолеты, — сказал де Муи.
— Пистолеты, драка! А как вы одолеете пятьдесят человек? — возразил Ла Моль.
— Он прав, — сказал король, — и если бы нашелся какой-нибудь путь к отступлению…
— Он есть, он уже послужил мне однажды, и если вы, ваше величество, соблаговолите последовать за мной…
— А де Муи?
— И де Муи может последовать за нами, только поторопитесь оба.
На лестнице раздались шаги.
— Поздно, — сказал Генрих.
— Ах, если бы кто-нибудь задержал их минут на пять, я был бы готов ответить за жизнь короля! — воскликнул Ла Моль.
— Тогда отвечайте за нее, — сказал де Муи, — а я берусь их задержать. Идите, государь, идите!
— А как же ты?
— Не беспокойтесь, государь! Идите же!
Де Муи тут же спрятал тарелку, салфетку и стакан короля, чтобы можно было подумать, будто он ужинал один.
— Идемте, государь, идемте! — воскликнул Ла Моль, беря короля за руку и увлекая его к лестнице.
— Де Муи! Мой храбрый де Муи! — воскликнул Генрих, протягивая руку молодому человеку.
Де Муи поцеловал ему руку, вытолкнул его из комнаты и запер за ним дверь на задвижку.
— Да, да, понимаю, — заговорил Генрих, — он отдастся им в руки, а мы спасемся… Но какой черт мог нас выдать?
— Идемте, государь, идемте! Они уже на лестнице, на лестнице!
В самом деле, свет факелов пополз вверх по узкой лестнице, а снизу донеслось бряцанье шпаг.
— Скорее, государь, скорее! — сказал Ла Моль. Он вел короля в полной темноте, поднялся с ним двумя этажами выше, толкнул дверь в какую-то комнату, запер ее на задвижку и отворил окно в соседней комнате.
— Ваше величество, вас не очень пугает путешествие по крышам? — спросил он.
— Это меня-то? Охотника за сернами? Да что вы! — возразил Генрих.
— Тем лучше! Тогда идите за мной, ваше величество; дорогу я знаю и буду служить вам проводником.
— Идите, идите, — сказал Генрих, — я следую за вами. Ла Моль первым перелез через подоконник и пошел по широкой закраине крыши, служившей кровельным желобом, в конце которого он обнаружил некую лощину, образуемую двумя крышами; в эту лощину открывалась дверь необитаемого чердака.
— Государь, здесь вы у пристани, — сказал Ла Моль.
— Ага! Прекрасно, — ответил Генрих. С этими словами он вытер бледный лоб, весь покрытый каплями пота.
— Теперь все пойдет, как по маслу, — сказал Ла Моль. — Дверь чердака выходит на лестницу, внизу она выходит в коридор, а коридор ведет на улицу. Я, государь, проделал весь этот путь ночью, которая была пострашнее этой.
— Идем, идем! — сказал Генрих. — Вперед! Ла Моль первым проскользнул в настежь распахнутое чердачное окно, дошел до неплотно закрытой двери, открыл ее, очутился на верхней ступеньке витой лестницы и всунул в руку короля веревку, служившую поручнями.
— Спускайтесь, государь, — сказал он.
На середине Генрих остановился; он очутился у окошка, а окошко это выходило во двор гостиницы «Путеводная звезда». Видно было, как в доме напротив бегали по лестнице солдаты — одни со шпагами в руках, другие с факелами.
Вдруг в одной из групп король Наваррский увидел де Муи. Он отдал свою шпагу и мирно сходил с лестницы.
— Бедный юноша, — сказал Генрих, — преданное, храброе сердце!
— Ваше величество, — сказал Ла Моль, — вы можете заметить, что он, честное слово, совершенно спокоен. Смотрите, государь, он даже смеется. Он наверняка придумывает отличный выход: ведь де Муи, как вам известно, смеется редко.
— А тот молодой человек, который был с вами?
— Де Коконнас? — спросил Ла Моль.
— Да, господин де Коконнас — что с ним?
— О, государь, уж за него-то я не беспокоюсь! Увидев солдат, он сказал мне только одно: «Давай рискнем!» — «Головой?» — спросил я. — «А ты сумеешь спастись?» — «Надеюсь». — «И я тоже!» — ответил он. И я клянусь вам, государь, что он спасется. Если Коконнаса и схватят, то, ручаюсь вам, это случится только потому, что он по каким-то причинам сам даст себя схватить.
— В таком случае все улажено; постараемся добраться до Лувра, — сказал Генрих.
— Боже мой, да ничего нет проще, государь; закутаемся в плащи и выйдем — улица полна народу, сбежавшегося на шум, и нас примут за любопытных.
В самом деле, Генрих и Ла Моль обнаружили, что дверь открыта, и единственно, что мешало им выйти, — это волна народа, заливавшая улицу.
Тем не менее им удалось проскользнуть улицей Д'Аверон. Но, добравшись до улицы Де-Пули, они увидели, что через площадь Сен-Жермен-Л'Осеруа идет де Муи, окруженный конвоем во главе с командиром охраны де Нансе.
— Вот как! По-видимому, его ведут в Лувр, — сказал Генрих. — Черт возьми! Пропускные ворота будут закрыты… У всех, кто возвращается, будут спрашивать имена, и если увидят, что я возвращаюсь следом за де Муи, то решат, что я был с ним.
— Это верно, государь, — сказал Ла Моль, — но вы возвращайтесь в Лувр другим путем.
— Кой дьявол поможет мне туда вернуться, как по-твоему?
— А разве для вашего величества не существует окно королевы Наваррской?
— Господи Иисусе! — воскликнул Генрих. — Ваша правда, господин де Ла Моль. А я об этом и не подумал!.. Да, но как дать знать королеве?
— О-о, ваше величество! — почтительно кланяясь, сказал Ла Моль. — Вы бросаете камни так метко…
Глава 7
ДЕ МУИ ДЕ СЕН-ФАЛЬ
На сей раз Екатерина тщательно приняла все меры предосторожности и полагала, что может быть уверена в успехе.
Около десяти вечера она отпустила Маргариту, вполне убежденная, что королева Наваррская не подозревает, — кстати сказать, это было совершенно справедливо, — какие козни строятся против ее мужа, и пришла к королю с просьбой, чтобы он пока не ложился спать.
Заинтригованный торжествующим видом матери, лицо которой, вопреки ее обычной скрытности, так и сияло, Карл принялся расспрашивать Екатерину.
— Могу сказать вашему величеству одно, — сказала Екатерина, — вечером вы избавитесь от двух злейших ваших врагов.
Король двинул бровью, как человек, который как бы говорит себе: «Хорошо, посмотрим». Свистнув большой борзой собаке, которая подползла к нему на брюхе, как змея, и положила свою красивую и умную морду на колено хозяина, Карл стал ждать.
Спустя несколько минут, в течение которых Екатерина стояла, устремив глаза в одну точку и вся превратившись в слух, во дворе Лувра раздался пистолетный выстрел.
