«Фаял, друг мой.
Альмера объяснит, что со мной произошло, если ты еще не знаешь. Достань лошадь, скачи в Мелроуз и скажи рыжеволосому человеку Тиму, чтобы он ехал в город и захватил с собой моего слугу Кту. Скажи им, чтобы заехали на корабль и увиделись с капитаном Джихъю. Скажи капитану Джихью, чтобы готовил корабль к отплытию, запасся водой и провизией. Пусть не думает о грузе на обратный путь. Не знаю, что может случиться, но надо ко всему быть готовыми. Оставайся на корабле и скажи Тиму, чтобы он приехал сюда и увиделся со мной. Пусть он назовется моим адвокатом. Я понимаю, что Альмера любит тебя и ты отвечаешь ей взаимностью. Благословляю вас обоих. Еl mektub — mektub, мой друг».
Листок бумаги он посыпал песком, сдул его, сложил листок вчетверо. Рори повернул стул лицом к двери в камеру и заметил, что Спиггот задремал, уронив голову на грудь. Опять он услышал, как открылась дверь наверху, и на этот раз по мягким кожаным сандалиям и парандже он узнал Альмеру, которая несла ему пищу. Она проскользила по коридору, паранджа закрывала ее лицо, поднос лежал на вытянутых руках; она прошла мимо Спигготта, который открыл один глаз, потом подошел и отпер дверь; когда Альмера передавала Рори поднос, он сунул ей в руку сложенную записку.
— Быстро передай это Фаялу, — прошептал он по-арабски.
— Фаялу? — взглянула она на него в удивлении.
— Да, Фаялу.
Ее глаза смотрели на него со странным выражением поверх паранджи.
— Ты вправе любить его, Альмера.
— Мой господин и повелитель, — ответила она и поцеловала бы ему руку, если бы он быстро не отдернул ее, чтобы не заметил Спигготт.
— Эй, о чем это вы там шепчетесь? — Спигготт вытолкнул Альмеру из камеры и с шумом захлопнул дверь. — Если хотите разговаривать, так говорите на королевском английском, чтобы и я понимал.
— Просто благодарю ее, вот и все. — Рори услышал, как щелкнул запираемый замок, но знал, что он уже не один. И Альмера, и леди Мэри были на его стороне. Теперь решетка казалась ему не такой прочной, как раньше.
Возможно, потому, что он хорошо выспался прошлой ночью; возможно, потому, что не переутомился физически, так как ничем не занимался в тот день; возможно, потому, что он не привык спать в одиночестве, не чувствуя мягкого прикосновения упругого женского тела; возможно, потому, что нервы у него были натянуты до предела, — он никак не мог забыть про свое затруднительное положение. Что бы там ни было, он не мог заснуть, постоянно ворочаясь на узкой тюремной койке. За временем он мог следить по ударам колокола где-то в городе, отбивавшего непрерывное течение часов глухими, металлическими ударами, которые считал Рори. Он насчитал девять ударов, потом десять, и вот теперь начали отбивать одиннадцать.
Ужин ему приносил Спигготт, Альмера не появилась в тот вечер, и Рори задавался вопросом, смогла ли она отыскать Фаяла. Несмотря на обильный ужин, Рори снова почувствовал голод и поднялся с кровати, вспомнив про корку хлеба, которую оставил недоеденной. Ощупью он стал искать ее в темноте и нашел. Он тут же обрадовался, что корка оказалась больше, чем он думал, вернулся с ней к кровати, сел на край доски и стал жевать.
Значит, Альмера действительно любила Фаяла. По крайней мере, так сказала леди Мэри, а взгляд Альмеры подтвердил это. Любит Фаяла, а не его? Невероятно! Как вообще женщины могут предпочесть Фаяла ему? Он мрачно улыбнулся в темноте. Да, ему надо быть честным с самим собой: многие женщины могли влюбиться в Фаяла. Определенно. Но не Альмера же! Никогда! Она его собственность и всегда была ею, и всегда будет. А как же? Она же была матерью его сына, как же она может любить Фаяла? Он никогда не сомневался в ее преданности, а что такое преданность, если не любовь?
Да, он желал ее. Но по мере того как его яркие фантазии стали вертеться вокруг нее, он понял, что золотисто-белая красота леди Мэри постепенно вытесняет более темную красу Альмеры. Мэри перед ним на коленях, отделенная от него железной решеткой двери, унижающаяся перед ним в своей абсолютной и всепоглощающей любви. Углубившись в воспоминания, он почти забыл, где находится. Тьма скрывала стены его камеры, и лишь слабый свет проявлял на темном фоне черные прутья решетки. Сколько же он так просидел, забывшись? Он не знал, но постепенно вернулся в мир реальности.
Шум и крики заставили вернуться в настоящее. Они начались где-то вдали, едва слышимые, но постепенно приближались, пока не стали раздаваться у стен самой резиденции. Требующие чего-то крики возмущенной толпы проникали сквозь сплетение дикого винограда за окном его камеры. Он слышал, как его имя выкрикивали грубыми и визгливыми от гнева голосами. Он слышал требования предать его смерти, которые заставили его задрожать мелким бесом и уползти с края койки в угол камеры в эмбриональном страхе самосохранения перед ревущим внешним миром. Его камера? Какой защитой она может служить от разбушевавшейся толпы? Он благодарил какого-то далекого Бога, то ли Аллаха, то ли Христа, он сам не знал, за то, что не встретил этот гнев в открытой клетке. Здесь, по крайней мере, были прочные стены, и в первый раз он был благодарен железным прутьям камеры.
Шум и гам были прерваны залпами из мушкетов, но затем крики возобновились с новой силой. Рори затаил дыхание после выстрелов, ожидая услышать стоны раненых, но когда таковых не последовало, он понял, что солдаты стреляли поверх голов. Среди рева и шума он вновь и вновь слышал свое имя в сочетании с такими отвратительными эпитетами, что инстинктивно согнулся в три погибели, сжавшись от страха и закрыв лицо руками. Сомнений никаких не осталось: толпа жаждала его крови. Каждый мужчина в этой толпе страстно обвинял его в убийстве Мэри Фортескью, и ни один из них не отказал бы себе в удовольствии разорвать его на кусочки, чтобы отомстить за ее смерть.
В длинном коридоре появился свет, и Рори услышал гулкое топанье пары тяжелых сапог. Подняв голову, он увидел бегущего Спигготта и услышал, как с грохотом закрылась еще одна решетчатая дверь в конце коридора. Рори почувствовал короткое облегчение. Еще один барьер появился между ним и толпой. По всей видимости, Спигготт едва-едва успел, потому что крики звучали уже совсем близко, прямо за железной решеткой.
— Пропустите нас к этому убийце!
— Он не отделается простым повешением!
— Мы натолкаем ему в задницу пороху и запустим этого ублюдка в ад.
— Яйца ему оторвать и в рот засунуть!
— И хрен отрезать, да, и пусть похотливый мерзавец его проглотит.
— Что он сделал с миссис Фортескью! Ни одна женщина не будет в безопасности, пока он жив.