Но регент, казалось, утратил остатки своего царственного величия. Он заговорил вкрадчивым, примирительным тоном:
– Мы должны быть великодушны. Мы должны иметь в виду, что услуги, которые предлагает нам господин Моро, потребуют от него исключительного мужества. – Похоже, принц только сейчас начал осознавать это обстоятельство. – С нашей стороны было бы неблагородно отвергать их или слишком пристально вглядываться в… э… соображения, которыми господин Моро… э… руководствуется.
– Вы так полагаете? – язвительно поинтересовался господин д’Артуа. Его брови сошлись у основания крупного бурбоновского носа.
– Я так полагаю, – последовал отрывистый ответ, в категоричном тоне которого явственно слышалось желание напомнить, кто занимает трон и чья воля поэтому является священной. – Я лично весьма признателен господину Моро за готовность служить нам, невзирая на опасность, которую невозможно недооценивать. Если, как все мы надеемся, предприятие окажется успешным, я не поскуплюсь в выражении ему своей благодарности. Степень моей щедрости будет зависеть только от политических взглядов, которых господин Моро будет придерживаться к тому времени. Он должен понимать, что это неизбежно. Но до тех пор его прошлые взгляды или действия не должны нас беспокоить. Повторяю, с нашей стороны было бы неблагородно принять другое решение.
Изумлению присутствующих не было предела. Это беспрецедентное и неожиданное великодушие поразило всех, за исключением, возможно, хитроумного и проницательного господина д’Антрега, который решил, что ему понятна причина беспокойства его высочества.
Лицо господина д’Артуа сделалось пунцовым. Его самолюбие было глубоко уязвлено этим публичным, хотя и неявным выговором.
– В повторении нет никакой необходимости, – надменно заявил он. – Едва ли я способен забыть такое сильное слово, как «неблагородно». Я не стану сейчас подробно останавливаться на этом. Поскольку наши взгляды по этому вопросу так разительно несхожи, я не могу принимать дальнейшего участия в обсуждении. – С этими словами он резко повернулся на каблуках и шагнул к двери.
Регент нахмурился.
– Монсеньор! – вскричал он. – Вы не должны забывать, что я занимаю место короля!
– Ваше высочество не позволяет мне забыть об этом, – с горечью ответил младший принц, выказав тем самым непочтительность и к регенту, и к покойному суверену. С этими словами он вышел, хлопнув дверью.
Месье предпринял неуклюжую попытку сгладить неловкое впечатление, которое произвел уход господина д’Артуа.
– Мой брат, господа, занимает в подобных вопросах бескомпромиссную позицию, которую нам надлежит уважать, даже если мы ее не разделяем. – Он вздохнул. – Господин д’Артуа всегда проявлял твердость во всем, что касается его идеалов, очень возвышенных, очень благородных. – Принц сделал паузу, а потом заговорил другим тоном: – Думаю, остается сказать немногое. Я уже выразил, господин де Бац, свою высокую оценку замыслу, который вы и господин Моро попытаетесь осуществить. Если вам что-нибудь понадобится, господин д’Антрег к вашим услугам. Я рад, что между вами установилось взаимопонимание.
– Остается один вопрос, монсеньор, – сказал де Бац. – Средства.
Его высочество испуганно всплеснул руками.
– Во имя неба, господин де Бац! Вы просите у нас денег?
– Нет, монсеньор. Только полномочий раздобыть их. – И барон многозначительно улыбнулся в ответ на озадаченный взгляд регента. – Обычным способом, монсеньор.
Было ясно, что его высочество понял, о чем идет речь. Но он по-прежнему чувствовал себя неуютно. Он посмотрел на д’Антрега, словно надеялся получить у него подсказку.
Д’Антрег важно выпятил губу.
– Вы же знаете, монсеньор, у нас уже были сложности. И потом, вы взяли на себя определенные обязательства…
– Но они действительны только за границей, – осмелился вставить господин де Бац. – Не во Франции.
Регент поразмыслил, потом кивнул.
– Вы даете мне слово, господин барон, что будете использовать эти ассигнации только во Франции?
– Охотно, монсеньор. У меня осталось довольно золота, чтобы добраться на другую сторону Рейна.
– Что ж, замечательно. Поступайте, как сочтете нужным. Но вы сознаете, насколько это опасно?
Де Бац непринужденно улыбнулся.
– Это самая меньшая опасность из всех, с которыми нам предстоит столкнуться. Кроме того, у моего художника очень искусная рука, монсеньор.
На этом Месье закончил аудиенцию. Он произнес на прощание несколько напутственных слов и милостиво протянул двум смельчакам руку для поцелуя.
Когда они вышли наружу и зашагали по рыхлому, подтаявшему в солнечных лучах снегу, гасконец наконец дал выход своей досаде, разразившись целым потоком богохульств:
– Эх, если бы я не ценил игру превыше всяких ставок, то послал бы без церемоний к дьяволу его высочество вместе с этим проклятым сводником д’Антрегом! Боже милосердный! На коленях умолять о чести рискнуть своей шеей ради этих ничтожеств!
Его ярость вызвала у Андре-Луи улыбку.
– Вы не понимаете, какая это честь – погибнуть за их дело. Будьте к ним снисходительны. Они всего-навсего актеры в пьесе. А судьба предназначила им слишком великие роли для их немощных мозгов. К счастью для нашего самоуважения, Месье под конец проявил благосклонность.
– Да, и это самое удивительное событие сегодняшнего утра. До сих пор я считал его наиболее упрямым и самодовольным в парочке августейших братцев.
Андре-Луи отмахнулся от этой загадки.
– А, ладно! Я доволен, что он не подтвердил отказ господина д’Артуа. У меня свои интересы в этом деле. Ведь я Скарамуш, помните? Скарамуш, а не странствующий рыцарь.
Но когда господин де Керкадью и Алина услышали, какое отчаянное предприятие ему поручено, они сочли Андре-Луи именно странствующим рыцарем. Алина могла думать только об опасности, угрожавшей ее возлюбленному, и вечером, после ужина, когда они ненадолго остались вдвоем, она дала выход своему страху.
Андре-Луи тронуло это новое доказательство любви невесты, хотя он и расстроился при виде ее горя. Он принялся успокаивать девушку, объяснять, что осмотрительному человеку в Париже нечего опасаться. При этом он вольно цитировал де Баца, который не раз высказывался на данную тему. Но упоминание имени барона лишь подстегнуло страхи Алины.
– Этот человек! – воскликнула она с нескрываемым осуждением в голосе.
– О, он очень храбрый господин, – вступился за гасконца Андре-Луи.
– Безрассудный сорвиголова, представляющий опасность для всех, кто с ним имеет дело. Он пугает меня, Андре. Он не принесет тебе удачи. Я чувствую это. Я знаю.
