Ходил он долго. Сквозь дремоту Ниязбек слышал далекий лай собак.
Наконец послышались голоса, шаги. Хозяин вернулся в сопровождении глубокого старца.
Старик почтительно называл Сайд Ахмада «таксыр», но подозрительно посматривал на Ниязбека и на все вопросы отговаривался незнанием.
Ниязбек долго ходил вокруг да около. Но вдруг, по неуловимым колебаниям в голосе старца, Ниязбек понял: «Дед что–то знает!» Тогда он решил схитрить.
— Уважаемый отец, — почтительно заговорил он, — вы напрасно становитесь на пути утаивания и осторожности. Сам светоч всех доблестей, воин Санджар–бек прислал меня.
— О, Санджар! Могучий богатырь. Он поднял оружие за нас, пастухов.
— Так вот, Санджар хочет знать, когда здесь был человек эмира — Али–Мардан?
— Бухарский пес был здесь в дни, когда народ и красные воины низвергли в прах эмирский арк, а сам эмир еле унес свою жирную задницу в Гиссар.
— Что здесь делал Али–Мардан?
— Он искал убежища.
— И он получил его?
— Нет. Мы, старейшины рода кенегес, решили: этот бухарец нанес обиду кенегесцу, а потому он не гость нам.
— В чьем доме он останавливался тогда?
— Он переночевал в доме Касыма.
Ниязбек и Сайд Ахмад переглянулись. Нить была в их руках.
Утром они посетили дом Касыма. Поверив, что Ниязбек представитель Советской власти, Касым подробно рассказал о том, как три года назад в кишлаке появился усталый вельможа и как его прогнали старейшины рода кенегес.
— Когда он ушел, он ничего не оставил?
Касым задумался. Он припоминал. Тень сомнения затуманила его мозг.
— Говорите! — нетерпеливо настаивал Ниязбек.
— Хорошо. Я скажу. Тот человек оставил… — Он встал, открыл стоявший в нише сундук и, порывшись в нем, достал дорогой бархатный пояс, какие носили во времена эмира знатные бухарцы.
Ниязбек и Сайд Ахмад жадно ощупали пояс со всех сторон.
Значит, слова Али–Мардана о сокровище не были пустым разговором.
— Почтеннейший, — резко воскликнул Ниязбек, — где то, что было в поясе?
Он испытующе оглядел Касыма — его истрепанный халат, порыжевшие сапоги.
Если бы сокровище попало в руки этого пастуха, вряд ли он жил бы сейчас так нищенски. Нет, не может быть! Но тогда где же…
И Ниязбек проговорил мрачно:
— Имейте в виду, вы ответите перед судом, если хоть один грош из того, что было в поясе, пропал. Это… собственность казны.
Хозяин оробел. Сквозь загар было видно, как кровь то приливает к его лицу, то отливает от него. Касым мучительно старался что–то припомнить. Наконец он выдавил из себя:
— Камешки…
— Где они? — В один голос воскликнули Ниязбек и Сайд Ахмад. — Сейчас же давайте сюда…
Оба вскочили и угрожающе смотрели на пастуха. Тот с удивлением взглянул на одного, на другого.
— Я честный мусульманин. Всю жизнь я жил своим трудом и чужого не брал… Чужого мне не нужно. Идем! — Он вывел их на двор и подвел к очагу. — Вот здесь.
Толкаясь и мешая друг другу, Ниязбек и Сайд Ахмад разломали глиняные стенки очага.
— Вот они! — прохрипел Ниязбек, выбирая из глины и пыли невзрачные камешки.
Растерянно смотрел Касым на двух почтенных людей, которые бормоча проклятия и захлебываясь от радости, рылись в пыли. Он наклонился и поднял один камешек, откатившийся к его ногам. Повертев в руке, Касым поднес его поближе к глазам и недоуменно покачал головой. Сайд Ахмад поднялся и грубо схватил Касыма за руку.
— Ты что? Ты зачем берешь?
Пастух безропотно разжал пальцы и выпустил камешек. Цепкая рука помещика сразу же подхватила его.
— Зачем они вам? — спросил Касым. — Какая от них польза?
— В них большая сила, — раздраженно проговорил Ниязбек, все еще шаря в груде сухой глины, — только набери песку полон рот и помалкивай. Если ты хороший мусульманин, то должен понимать, что здесь болтуну не избежать гнева эмира. Понял?..
— Эмира? — удивленно пробормотал Касым.
Им овладели сомнения. Едва только непрошенные гости ушли, Касым уехал из кишлака. Нахлестывая коня камчой, он бормотал: «камешки», «большая сила», «достояние народа», «гнев эмира».
Пересчитывая камни в михманхане Сайд Ахмада, Ниязбек нечаянно посмотрел в открытую дверь на расстилавшуюся до самого горизонта степь.
— Смотрите. Кто это едет?
— Это Касым!
— Куда он поехал?
Скотовод не отвечал. В бессильной злобе он сжимал и разжимал кулаки. Ниязбек встревожился:
— Надо скорее убираться отсюда. Этот человек приведет в кишлак кого–нибудь… кого не нужно.
Они долго следили за медленно удалявшимся всадником.
— Когда он доберется до Кассана? — спросил Ниязбек.
— Утром… если будет ехать всю ночь.
Ни слова не говоря, тенгихарамский помещик вышел во двор и начал седлать коня. Сайд Ахмад последовал его примеру. Сборы были недолги. Когда кишлак погрузился в сумерки, из саидахмадовской усадьбы выехали два всадника. Они ехали почти неслышно по дороге, устланной толстым слоем пыли. Тем не менее, их услышали.
У подножья холма от приземистого кишлачного домика отделилась тень. На дорогу вышел человек. Густым басом он проговорил:
— А, здравствуйте, хозяин!
Сайд Ахмад нетерпеливо бросил:
— Здравствуйте. Что вы стали на дороге? Что вам надо?
Дехканин сделал шаг в сторону.
— Дорога ночью полна неудобств. Если позволите посоветовать, лучше не ездите.
— Убирайся ты лучше со своими советами…
— Лучше поверните лошадей назад, — сказал дехканин, — вас ждут неприятности на ночной дороге.
«Хлестнуть коня. Сшибить окаянного дурака, посмевшего встать на дороге. Ускакать. Да и кто догонит их на жалких кляченках?» Мысли мелькали как вспышки зарниц…
Но в голосе дехканина, звучавшем глухо, было что–то, внушавшее Ниязбеку тревогу. За низким дувалом и дальше по улочке слышалось шуршание подошв, сдержанные голоса, покряхтывание. Может быть, это были обычные шорохи ночного селения, и только обостренное тревогой воображение видело в них угрозу, но, во всяком случае, промелькнувшие позади одного из строений две тени с длинными предметами, весьма напоминающими тяжелые старинные ружья, никак нельзя было принять за галлюцинацию. Заметил эти тени и Сайд Ахмад. Неожиданно мягко он проговорил:
— Дружок, вы напрасно волнуетесь. Мы хорошо знаем свой путь. Мы хотим попасть на зимовку в Самык–кудук. Там завтра свадьба…
— Нет, не ездите, хозяин, — упрямо твердил дехканин.
— Нам очень нужно…
Тогда вмешался Ниязбек. Он наклонился к скотоводу и шепотом сказал ему:
— Вернемся. — Громко он проговорил: — Спасибо, друг. Вы правы… Мы поедем завтра утром.
