Этой небольшой подробностью объясняется тот холодок, с каким адмиралы приветствовали друг друга, и поспешность, с какою Франческо Караччоло вернулся на свой командирский пост.
Королева пригласила Нельсона сесть рядом с нею под пурпурным тентом галеры, заявив, что остальным предоставляется распоряжаться собою как им вздумается, но адмирал остается безраздельной собственностью как ее, так и подруги; после этого Эмма, по обыкновению, расположилась у ног королевы.
Тем временем сэр Уильям Гамильтон, знавший в качестве ученого историю Неаполя лучше самого короля, объяснял Фердинанду, каким образом остров Капри, мимо которого они в то время плыли, был куплен у неаполитанцев или, вернее сказать, взят Августом в обмен на остров Искья, ибо, подходя к Капри, Август заметил, что ветви старого дуба, высохшие и склонившиеся к земле, вновь поднялись и зазеленели.
Король выслушал сэра Уильяма Гамильтона с величайшим вниманием, а потом сказал:
— Любезный посол, вот уже три дня, как начался перелет птиц; если хотите, поедемте на будущей неделе на Капри поохотиться: там будет множество перепелок.
Посол, сам страстный охотник, за что и пользовался особым благоволением короля, поклонился в знак согласия и отложил до более подходящего случая ученые рассуждения о Тиберии, его двенадцати виллах и о том, что, по всей вероятности, Лазурный грот был известен и древним, но тогда еще не отличался тем оттенком, который придает ему столько прелести в наши дни и которому он обязан своим названием, и что перемена эта объясняется изменением уровня моря: за восемнадцать веков, отделяющих нас от Тиберия, он поднялся на пять-шесть футов.
Тем временем коменданты четырех неаполитанских фортов наблюдали в подзорные трубы за королевской флотилией, в частности за флагманской галерой; заметив, что она делает поворот и берет курс на Неаполь, и предполагая, что на борту ее находится Нельсон, они дали приказ произвести грандиозный салют — сто один пушечный выстрел, — салют самый почетный, ибо именно таким образом приветствуют рождение наследника престола.
Четверть часа спустя залпы прекратились, но лишь затем, чтобы возобновиться в момент, когда флотилия, по-прежнему предводительствуемая королевской галерой, вошла в военную гавань.
У спуска, ведущего к дворцу, стояли наготове соперничавшие в роскоши экипажи — королевские и английского посольства. Было условлено, что в тот день король и королева Обеих Сицилии уступают все свои права сэру Уильяму и леди Гамильтон и что Нельсон остановится в английском посольстве, где будет дан обед, за которым последует бал.
Что же касается города, то он должен был принять участие в празднестве иллюминацией и фейерверками.
Прежде чем сойти на берег, леди Гамильтон подошла к адмиралу Караччоло и с самым любезным видом, самым нежным голосом сказала ему:
— Праздник, который мы даем в честь нашего знаменитого соотечественника, был бы неполным, если бы единственный моряк, имеющий основание соперничать с ним, не присоединился к нам, чтобы воздать должное его победе и поднять бокал за процветание Англии, за благоденствие Королевства обеих Сицилии и за посрамление высокомерной Французской республики, осмелившейся объявить войну королям этих стран. Провозгласить этот тост мы предоставим адмиралу Караччоло, человеку, так храбро воевавшему при Тулоне.
Караччоло вежливо, но сухо поклонился.
— Искренне сожалею, миледи, что не могу исполнить ваше весьма лестное для меня поручение, — сказал он. — Однако, хотя днем погода была прекрасная, ночь грозит нам страшной грозой и бурей.
Эмма Лайонна обратила взгляд к горизонту: если не считать нескольких легких облачков, набегавших со стороны Прочиды, лазурь небес была так же светла, как ее взор.
Она улыбнулась.
— Вы не верите мне, миледи, — продолжал Караччоло, — но человеку, который провел две трети жизни на своенравном море, именуемом Средиземным, известны все тайны атмосферы. Видите эти легкие тучки, плывущие по небу и стремительно приближающиеся к нам? Они свидетельствуют о том, что норд-вест превращается в вест. Часам к десяти вечера он подует с юга, то есть превратится в сирокко; неаполитанская гавань открыта для всех ветров, а для этого в особенности, вот почему я обязан наблюдать за судами его британского величества, стоящими на якорях, ибо они пострадали в сражении, а потому будут, быть может, не в силах устоять против шторма. То, что мы сделали сегодня, миледи, просто объявление Франции войны, а французы уже в Риме — другими словами, нас разделяют всего лишь пять дней марша. Поверьте, не пройдет и нескольких дней, как потребуется, чтобы оба наши флота были в полной готовности. Леди Гамильтон склонила голову движением, в котором угадывался оттенок несогласия.
— Я принимаю, князь, ваши извинения, раз вы озабочены интересами их величеств, короля Великобритании и короля Обеих Сицилии, но мы надеемся видеть на балу хотя бы вашу прелестную племянницу Чечилию Караччоло; ее отсутствие было бы непростительно, ведь она была приглашена в тот самый день, когда мы получили письмо адмирала Нельсона.
— Ах, сударыня, я как раз собирался сказать вам, что ее мать, моя невестка, уже несколько дней очень больна, и сегодня утром, перед отъездом, я получил от бедной Чечилии письмо: она пишет, что, к великому сожалению, не сможет принять участие в вашем празднестве и поручает мне принести вашей светлости ее извинения, что я и имею честь сейчас выполнить.
Пока леди Гамильтон и Франческо Караччоло вели этот разговор, королева подошла, прислушалась и, поняв причину двойного отказа сурового неаполитанца, нахмурилась, нижняя губа ее выдвинулась вперед более обычного, и лицо чуть побледнело.
— Берегитесь, князь! — сказала она резким голосом, а в улыбке ее почувствовалась угроза, как в тех легких облачках, на которые указал адмирал своей собеседнице, сказав, что они предвещают шторм. — Берегитесь! Только те, кто приедет на бал леди Гамильтон, будут приглашены на придворные празднества.
— Увы, ваше величество, — отвечал Караччоло, ничуть не смутившись от этой угрозы, — моя невестка так тяжело больна, что даже если бы балы, которые дают ваше величество его превосходительству милорду Нельсону, длились целый месяц, то и тогда она не могла бы принять в них участие, а следовательно, не могла бы присутствовать на них и моя племянница, поскольку девушка ее возраста и положения не может даже у королевы появиться без сопровождения матери.
— Хорошо, сударь, — ответила королева, уже не в силах сдерживаться, — в свое время и в надлежащем месте мы вспомним этот отказ.
