— Это хорошо, что ты не физик.
— Почему?
— Вот тогда бы я уже ничего не поняла. Но продолжай. Так, что сделал брат дона Мигеля?
— Ни много ни мало, он сконструировал прибор, назовем его генератор каких-то там колебаний, который, воздействуя на наше сознание, передвигает его в этот параллельно существующий, но отстающий по времени мир. Я повернул ручку на кресле, генератор включился, и вот мы в семнадцатом веке, и наше сознание следует по событиям, которые происходили в мире почти триста лет тому назад.
— Значит, нас здесь нет, одно воображение?
— Именно так.
— Это уже лучше… И наше воображение следует по событиям, которые когда-то происходили в Карибском море? Значит, все, что мы видим, уже когда-то было.
— Следовательно, было.
— В семнадцатом веке плыла «Аркебуза» на Кубу. И подобрала на борт двух пассажиров, двух советских граждан в одежде из синтетики, которой в то время и быть не могло…
— Умница!
— Но, черт возьми, как же так, Клим?
— Вот этого я тебе объяснить не смогу. Сам не понимаю. Какое-то наложение будущего на прошедшее.
— А дон Мигель, он так же путешествовал в прошлое? Сидел в ящике, а воображение его было в семнадцатом веке. Может быть, в Порт-Ройяле?
— Может быть.
— Но, Клим! А как же рана на его плече? Она была самая настоящая. Мы же оба в крови вымазались. В настоящей крови, не воображаемой. Или крови тоже не было?
— Была. И рана была, и кровь. И ничего необычного здесь как раз и нет. Науке известны случаи, когда одним внушением у человека вызывали ожог на коже, даже рану. Самую настоящую. А генератор в кресле, видимо, мощный. Воображение дона Мигеля, настроенное генератором, заставило его сознание принять участие в какой-то схватке, где он и получил удар шпаги.
— Воображаемый?
— Конечно. Ты же сама обратила внимание, что ни на рубашке, ни на камзоле не осталось следа после удара. И рубашка была цела, и камзол.
Ника выдернула шпагу из пола, потрогала пальцем ее острие.
— Это что же… Если я, скажем, ударю тебя сейчас шпагой, то, когда мы вернемся в наше время, у тебя окажется такая же рана, как у дона Мигеля?
— Конечно.
— И если я ударю сильно и точно и ты здесь умрешь…
— То и в наше время вернусь уже мертвым.
— Ну тебя! Ум за разум заходит.
— А поэтому, не будем много размышлять. Рассуждения мои тоже приблизительные и весьма. Но одно мне ясно, — мы ощущаем себя здесь, и это главное. И это для нас настоящее. Хотя этот мир как бы неправдишный, иллюзорный, но рисковать в нем нам нельзя. Никак нельзя.
— Клим, я боюсь. Где наш ящик?
— Он в трюме, закрыт на замок. Капитан Ван Клумпф везет в трюме запасы вина и, чтобы не искушать напрасно команду, закрывает люки трюма на ключ. Потерпи до завтра.
— А что будет завтра?
— Придем в Гуантанамо. Станем в порту на якорь. Капитан откроет трюм, мы заберемся в ящик. Я поверну ручку, и мы вернемся в наше время, как я понимаю, в то же мгновение, в которое из него выбыли.
— И будем плыть по морю?
— Будем плыть по морю, и тебе опять захочется пить.
— Ладно, потерпела бы… Ну его к дьяволу, этот семнадцатый… А что ты на меня уставился?
— Я все хочу тебя спросить. Почему ты здесь так ругаешься?
— Разве я ругаюсь?
— Поминаешь то черта, то дьявола. Очень энергично выражаешься. Раньше я такого за тобой не замечал.
— Не знаю, Клим, — растерялась Ника. — Эти черти и дьяволы как-то сами слетают у меня с языка, я даже не замечаю… Да, и еще… Мне в голову приходят такие морские выражения, которых я отроду не знала. Может быть, этот генератор на меня так действует?
— Тогда понятно.
— Чего тебе понятно?
— У меня то же самое. Только — наоборот. Находит на меня какое-то мирное, я бы сказал, благочестивое настроение. Лезут слова молитв, а я их тоже слыхом не слыхал. Даже хочется стать на колени, сложить руки, вот так, поднять глаза к небу…
— Ты серьезно?
— Вполне.
— Еще не хватало. Вот чертов… фу ты! Почему бы это?
Клим откинулся на стенку каюты, прищурился сосредоточенно.
— Я думаю… Только это, понимаешь ли, опять…
— Гипотеза.
— А чего ты от меня хочешь, я тебе не господь бог, пытаюсь объяснить вещи, которые сам толком не понимаю. Размышляю вслух, так сказать… Мы же с тобой переместились…
— Кто переместился, мы или наше сознание.
— Пусть сознание, в данном случае — это неважно. Важно, что время для нас передвинулось на десяток поколений в прошлое. К нашим весьма отдаленным предкам. В сознании могли активироваться какие-то черточки характера, нашим предкам присущие. Что ни говори, а их гены в нас имеются, надо полагать. Например, я знаю, что мои давние родичи — из Польши. Прадед учился в духовной семинарии. Легко представить, что прапрапредки моего прадеда были благочестивыми католиками. Вот их гены и создают во мне сейчас соответствующие настроения.
— Слушай, Клим, я помню, моя мама говорила, что ее дедушка был черноморским контрабандистом или еще кем-то похуже. Может, морским пиратом — кто знает. А я-то думаю, откуда у меня: бриг, дрейф и всякие черти-дьяволы. А это не останется у нас навсегда? Мне бы не хотелось. Я же все-таки в гуманитарном учусь, и представь себе…
— Пройдет, думаю. Как только вернемся. Завтра все узнаем, на Кубе. А пока ложись и отдохни.
Клим поднялся, Ника сразу всполошилась.
— Послушай, а ты куда?
— Капитан мне предложил диванчик в его каюте.
— Не уходи, Клим! Мне без тебя так неуютно одной. Страшно даже. Боюсь, что ты уйдешь и я тебя больше не увижу. Ты же мой брат, Климент Джексон, не должен покидать свою сестру, когда ей трудно.
Клим не успел ответить… тяжелый грохот орудийного выстрела прокатился над морем. С резким свистом что-то пронеслось над самой крышей каюты, и послышался громкий всплеск.
— Мой бог! — сказал Клим.
— Что за черт? — воскликнула Ника.
Они оба кинулись к окну и увидели в тумане трехмачтовое судно. Распустив все паруса, улавливая чуть заметный предзакатный ветерок, оно медленно разворачивалось бортом. В черном отверстии орудийного порта мелькнула вспышка пламени, вылетел клубок дыма, вместе с грохотом донесся нарастающий свист и опять прошел над самой палубой, Ника невольно пригнула голову.
— Стреляют в нас! — крикнул Клим. — Подожди меня здесь.
Он выскочил из каюты и не успел закрыть дверь, как Ника услышала грохот третьего выстрела.
«Аркебуза» вздрогнула от тяжелого удара.
Дверь каюты захлопнулась, затрещала, как будто снаружи на нее навалилось что-то тяжелое.
