– Что пишут-то, господин хороший? – спросил извозчик, стянув с макушки шапку, и вытирая ею пот с лица.
Карманов поглядел на мужика так, будто это не он сам, а его кобыла вдруг заговорила.
– Изволь, коль интересно. В Лондоне суфражистки грозятся перебить кабинет министров. И потому министров круглосуточно охраняет тайная полиция, а на службу они ездят по специальным туннелям под городом. У нас никакие туннели не предусмотрены – ездить приходится по мостовым, а мостовые, как тебе известно, бесхозными не бывают. Это я к тому, мужичок, что, коль седока своего дождаться охота, придётся уплатить мзду в размере трёх копеек.
– Пошто так, господин хороший? – опешил извозчик.
– Плати, не то дворника кликну, а он тебя за пределы околотка выпроводит, – процедил Карманов. – В другой раз вспомнишь сей случай и поостережёшься отвлекать серьёзных людей от дела. И станешь радоваться, что ты для них – незаметная блоха.
Пришлось платить – деваться некуда, седока-то упускать неохота. Вернувшись на облучок, извозчик затих. Взгляды, которые он кидал на мосье Карманова, не оставляли сомнения в том, что и этот мосье, и его наука будут вспоминаться часто и нецензурно.
Роману Модестовичу – что с гуся вода: газету он отложил, лишь прочитав от корки до корки. А, отложив, гаркнул:
– Ну, что, злыдни, кончили?
– Усэ зроблэно, – отвечал Василь, гунявый хохол с припухлыми глазами пьяницы. Вдвоём с коллегой-собутыльником Петром они осторожно подняли над головой большую жестяную вывеску. От той, что висела на стене, она отличалась столь же разительно, насколько отличается проститутка от нищенки.
Широкими шагами Карманов померил крыльцо – раз и два.
– Дело – табак, – проворчал он. – У кого учились малевать? Руки оторвать и вам, и учителям! Ну, ладно, пусть сохнет!
Люди заулыбались и радостно переглянулись.
– Но денег не дам!
– Чому це?!!
Карманов уставился на работников, улыбаясь одной стороной лица, а вторую будто схватил паралич.
– Эвон как…, – подхватил третий детина, Игнат, которого «художники» держали на подхвате. Игнат стоял с ведром и глядел недобро, то напрягая, то расслабляя кулаки, отчего дужка металлического ведра в руке жалобно охала.
– Вчера, когда просили повременить с оплатой, я согласился, ведь так? А вы, наверное, решили, будто из меня теперь можно верёвки вить?
– Хто? Мы?!
– А нынче вечером у себя на этаже гулять собирались, а разрешения не испросили, между прочим, – продолжил Карманов надменно. – Простой люд с первого этажа всегда испрашивает, а вы, раз этажом выше взлетели, да у меня расположением пользуетесь, так уж и не надо! За такое вылетели бы у меня наутро соколами ясными, а так…разрешаю. Согласитесь, за кое-как исполненную работу это – царская плата. Гуляйте на здоровье, только мебель не ломайте… А денег – не дам!
– На какие шиши гулять-то теперь?!! – заблажил детина с ведром.
Дверь хлопнула негромко, поставив точку в разговоре.
Невольный свидетель Циммер усмехнулся и подумал: «В этом весь Карманов…» А работники собирали инструментарий, ругаясь вполголоса неразборчиво – с хозяина станется и подслушать! А может, и доложит кто – ведь узнал же он как-то о намеченной гульбе!
– Щоб тэбэ пидийняло, та й гэпнуло, бисова дытына! – бросил напоследок Василь.
«Живописцы», похватав орудия труда, поднялись на крыльцо и пропали из виду, но почти тотчас появились вновь – из распахнутой двери донесся окрик Карманова:
– Куда прёшь через парадную?! В конец охамели?!
– Так тут же пйать домов навколо…! – наивно возмутился хохол – А ще й усэ майно на соби пэрты!
Владелец доходного дома ненатурально посочувствовал:
– Традиция, братцы! Не нам менять! – и хлопнул дверью.
Устав от спектакля, Циммер облачился в шинельку на рыбьем меху да видавшую виды фуражку и вышел, имея настойчивое желание прогуляться и развеяться.
– Господин инженер-электрик, не уделите ли минутку? – обрадовано вопросил попавшийся навстречу всё тот же Роман Модестович. – Тут появилось одно сомнение, касающееся ваших бывших соотечественников, помогите разрешить…
Молодой человек поморщился – сколько раз уже объяснялось, что в столицу он приехал не из Франкфурта, а всего лишь из Москвы, но… Стоило один раз, не подумав, заикнуться о Франкфуртской выставке, на которой довелось побывать в раннем детстве, и теперь Карманова не переубедишь. Павел вообще заметил, что если человека прозывают в глаза и за глаза казбеком, то он, наверное, из Сибири, а если зовут немцем – должно быть, коренной москвич.
– Прочитал, немцы ваши разжигают страсти вокруг событий в Турции, намеренно компрометируя балканский союз в глазах мировой общественности. Вы, как лицо образованное…
Слушать надобности нет – Карманов вещает для стоящей рядом с ним сожительницы Ксении, которая о мировых событиях привыкла судить исключительно со слов Романа Модестовича. Последнего это более чем устраивает – он не просто владелец дома, он здесь немножко бог.
Не имея желания вникать в политический трёп, Павел скучающе водил глазами по сторонам.
Половина нижнего этажа доходного дома – та, что имела выход только во дворы, использовалась днем под хозяйственные нужды, а после заката тут собиралось на ночлег отребье со всего околотка, принося хозяину какой-никакой, а доходец. Многие приходили просто посидеть, поиграть, выпить: от них воровства и прочих безобразий почти не случалось – понятия у людей такие: не гадить где живёшь, зато соседним домам эти ночные постояльцы причиняли немало хлопот, так что Карманова недолюбливал не один Циммер.
Спрашивается, если всё вокруг столь ненавистно нашему достойному молодому человеку, то какого лешего он не съедет на другую квартиру? Отчего блестящий выпускник Императорского Московского технического училища[26], состоящий в должности полномочного представителя американской фирмы «THE TESLA ELECTRIC LIGHT MANUFACTURING. CO», вынужден искать поэтическое вдохновение, разглядывая грязные потёки на потолке?
Ответ отчасти кроется в незавидном финансовом положении господина Циммера (в последний год дела его филиала, как, впрочем, и самой фирмы, обстояли неважно), однако, главным образом ответ следует искать в другом: означенный господин сильно привязался к своей скверной мансарде (хотя за ту же плату можно было бы подыскать более приличное жильё). Эту привязанность легко объяснить, если вспомнить об уже упомянутой влюблённости Павла Андреевича. Дело в том, что предмет его обожания проживает не где-нибудь, а в доме генерал-поручицы, окна же заветной квартиры расположены как раз напротив окон мансарды – ну, может, чуть-чуть пониже…
