Царствование Манко Канака восходит к середине X века нашей эры, то есть тогда, когда во Франции царствовал Людовик IV. Сумев таким образом на основании этой известной даты установить точность палеографической системы, употреблявшейся Диего-де-Ланда для определения календаря майя, я уже без большого труда установил даты, соответствующие первым именам, написанным на первой стороне памятника. Каково же было мое волнение, когда я установил, что начальная дата, сопутствовавшая первому имени, тому, которое, как кажется, произносится «Инти», что на языке кичуа означает «Солнце», ― что дата эта, по-видимому, соответствует нулевому году их летоисчисления и что эпоха, протекшая между этой начальной датой и последней, заканчивающей надпись, определяется, если верен мой способ перевода, числом приблизительно в тридцать тысяч лет!
Этот факт привел меня к изучению второго пункта: происхождения и истории расы инков. Ранее 950 года нашей эры нет еще никакого следа этой расы. Только в эту эпоху первый из известных нам инков, Манко Канак, становится царем в Перу и царствует в Куско, своей столице. Согласно легенде ― он сошел с солнца, он одновременно и царь и Бог; род его священен; он располагает жизнью и смертью своих подданных.
Надо теперь же отметить черты, доказывающие древность этой расы, и чрезвычайные предосторожности, принимавшиеся инками, чтобы сохранить чистоту крови: мальчики женились на собственных сестрах. Сам Манко Канак был женат на сестре своей, Мама-Элло-Гуато. Он точно с неба сошел, с целым социальным устройством, будто вышедшим из головы Бога, устройством, ни в чем не похожим на общественное устройство самых цивилизованных народов той эпохи и являющимся с первого же взгляда далеко шагнувшим вперед.
Вся страна делится на кланы, называемые «айла», каждым кланом управляет ответственный начальник, «еврака». Земли разделены на государственные, церковные и общественные. Это ― теократия, которая во многих отдельных случаях может поучить демократию, ибо царь-бог пользуется своей неограниченной властью мягко и лишь для блага своих подданных. Во всей династии Пируа нельзя найти имени ни одного тирана. И когда в 1527 году испанский авантюрист Писарро со своей шайкой завоевывает Перу, то ему приходится не воевать с воинами, но просто избивать и вырезывать эту миролюбивую расу.
Могут ли сами собою появиться такая мудрость, такая умеренность в науке управления народами? Вся мировая история достаточно опровергает такую возможность.
Поэтому мне показалось логичным допустить, что первый из инков, царствовавший над Перу, получил свою власть и способы управления от длинного ряда своих предков. А между тем неизвестен ни одни из его предков.
Другое замечательное указание: кому поклоняются инки? Солнцу. Какое имя находится во главе испорченной генеалогии, о которой я вам рассказал? Инти, солнце. Какой первый видимый фетиш, который мог поразить воображение смертных и до появления огня мог даже послужить таящемуся в них чувству поклонения и тайны? Солнце. Откуда, согласно легенде, нисходит божественная раса инков? С солнца!..
По мере того как маленький старик развертывал перед нами свои тайные размышления, лицо его загоралось энтузиазмом, и никто из нас четверых, ловивших каждое его слово, уже не относился с насмешкой к его уродству. Он продолжал:
― Следите по надписи за начальной генеалогией: этот значок, следующий за Ипти, может быть переведен как жизнь, и произносится «Гага» или «Гана»; за ним следует «Уарми» - женщина; затем «Ими» - сон; затем «Гигуа» - смерть. Какому таинственному циклу соответствуют эти имена? Если обратиться к сопровождающим их датам, то можно думать, что эта затерянная в доисторическом мраке раса через бесчисленное число последовательных поколений, шагая через прах неведомых веков, ― произвела па свет Манко Канака и его сестру; раса эта для наименования первых своих властителей выбрала слова, обозначавшие первые явления, поразившие зарождающееся сознание: Солнце, Жизнь, Женщина, Сон и Смерть.
Здесь останавливается ряд имен, имеющих значение в известном языке. Я попрошу вас, однако, запомнить и последующие имена, с которыми мы, как вы увидите, еще встретимся.
Он указал пальцем на различные значки, разбросанные среди надписей листа I:
― Томо-Аи... Томо-Эри... Гугу... Маро-Геи... Ума-Рива... Винапу.
Он еще раз показал и снова повторил эти имена, словно желая запечатлеть эти созвучия в нашем мозгу. Потом он продолжал:
― Я дошел в своих изысканиях до этого пункта и был сильно заинтересован, почти испуган открывавшимися перспективами, но был и очень озабочен выбором пути, который позволил бы мне продолжать изыскании, так как я исчерпал все, что мог извлечь из надписи погребального памятника. Чудесный случай открыл мне беспредельные горизонты.
* * *
Путешествие в Лондон, вызванное необходимостью других изысканий, привело меня однажды в Британский музей. Я использовал этот случай, чтобы изучить находящуюся в этом музее превосходную коллекцию по искусству доисторических народов.
Между прочим, я обратил внимание на огромную человеческую голову, диаметром приблизительно в два метра, высеченную из черного трахита вулканического происхождения и представляющую резко выраженные черты лица: эллиптические глаза, низкий лоб, короткую шею, уши с большими мочками. На голове было нечто вроде цилиндра из красноватого камня, и головной убор этот имел отдаленное сходство с таким же убором египетских фараонов; но голова не была похожа ни на одну из известных на земле рас.
Но что особенно и внезапно возбудило мое внимание, так это полустертый иероглиф посредине этой тиары, иероглиф, который можно было бы принять просто за стертое украшение, но который, помнилось мне, я уже видел где-то, хотя и не мог вспомнить, где именно.
Я справился в каталоге; там стояло:
Миссия Г. Вер-Берклея, 1897 год.
Голова статуи, привезенная из Истер-Исланд (Тихий океан, корабль Е.И.В. «Топаз», Капитан Эшмор Пауель).
Вес 9.000 фунтов.
Признаюсь, что это указание не сказало мне решительно ничего. Я совершенно не знал, где находится среди тучи островов и архипелагов, усеивающих Тихий океан, остров, именуемый Истер.
Я решил узнать об этом и собирался скалькировать неразборчивый иероглиф, о котором я вам сказал, как вдруг подошел ко мне довольно жалкий человек, нечто вроде старьевщика, подстерегающего покупателей, и сказал мне хриплым от злоупотреблений джином и виски голосом:
