— Я заберу их, — вызвался Лоа Вэй Фэнь.
— Нет, — непререкаемым тоном возразил Сказитель. — Это должны сделать сын Цзяо Мин, его отец и дед. Мы сами достанем то, что принадлежало нам.
* * *
В полдень следующего дня набережная Бунд была заполнена крестьянами и солдатами. Последние проверяли документы у всех прохожих, желая убедиться, что среди них нет уличных торговцев и коробейников. И тысячи глаз шарили по сторонам в поисках рыжеволосого фань куэй.
Мао стоял у окна, выходящего на Бунд. Ему не терпелось покончить с делами в Шанхае и вернуться на север. Рядом с ним стоял Конфуцианец.
А потом со стороны Пудуна появилась лодка. Она плыла прямо в сторону пристани на Бунде. Тут же несколько шлюпок речного патруля рванулись наперехват, но лодка оказалась проворнее и ушла от погони. Когда она приблизилась к пристани, глазам коммунистической публики, собравшейся на набережной, предстало невероятное зрелище. Цзян, облаченная в костюм древней куртизанки, стояла на корме, держа за руку свою японскую дочь, и пела.
В наступившей тишине до набережной донесся ее прекрасный голос, исполнявший старинную песню «Слезы времени». А затем тишина сменилась восторженными криками, звучавшими вперемежку с проклятиями и хулой. На пристани началась давка. Люди пытались протолкаться вперед, чтобы не пропустить необычное зрелище. Воспользовавшись возникшей суматохой, с лодки спрыгнули трое нищих, с головами, повязанными тряпьем. Дед, отец и сын торопливо разгребли землю и достали из нее ожерелье — то, что принадлежало им.
Был морозный день, когда Сказитель, как ему было велено, осторожно постучал в дверь Мао и вошел в огромную комнату. Кабинет был практически пуст, если не считать возвышения с большим письменным столом и резным деревянным стулом. Позади стула стоял председатель Коммунистической партии Китая. Холодный ветер с Янцзы надувал шторы на окнах, как паруса большого старинного корабля. Сказитель стоял неподвижно, сцепив руки перед собой, и ждал.
— Вы старше, чем я думал, — наконец сказал Мао, повернувшись к нему.
— Я бы извинился, но мой возраст — не моя вина.
Несколько секунд Мао молча смотрел на Сказителя.
— Не люблю говорливых умников, — проговорил Мао.
Сказитель с виноватым видом склонил голову.
— Я видел ваши пьесы.
— Они вам понравились? — удивился Сказитель.
— Нет. Они показались мне пустыми, бесполезными и сентиментальными.
Сказитель почувствовал невысказанное «но», однако не знал, что должно последовать за ним.
— Очень жалко, что мои пьесы не смогли вас развлечь.
— Отчего же. Они меня развлекли. Но ведь вы спросили, понравились ли они мне, вот я и ответил: нет, не понравились.
Сказитель вновь кивнул, но ничего не сказал. Ему было велено явиться пред светлые очи Мао, и он явился. Но ведь наверняка не для того, чтобы заниматься лингвистическими изысканиями, выясняя, в чем заключается терминологическая разница между словами «развлечь» и «понравиться» применительно к его творчеству.
— Я хочу, чтобы вы написали пьесу, которая прославила бы победу народа сначала над японцами, а потом над предателями-националистами. — Мао сел за стол.
От внимания Сказителя не укрылось, что Мао, хотя и считал себя выходцем из народа и одевался как простой солдат, восседал, подобно какому-нибудь императору, на резном стуле, стоявшем на возвышении.
— Есть у вас что-нибудь подходящее? — спросил Мао.
— Я сейчас как раз работаю над новой пьесой, совершенно не похожей на все, что когда-либо ставилось на театральных подмостках Поднебесной.
— Очень хорошо, — одобрительно кивнул Мао. — И как же будет называться эта ваша новая опера?
«То, что принадлежало нам», — подумал Сказитель, но вслух произнес:
— «Путешествие на Восток. К морю».
Мао улыбнулся. Сказитель ответил ему тем же.
— Вы можете идти, — произнес Мао. — Увидимся на премьере вашей оперы в последнюю ночь празднования Нового года.
— В конце Праздника фонарей?
— Нет, после Танца Дракона.
Мысленно подсчитав сроки, Сказитель понял, что у него примерно месяц на то, чтобы размотать историю, которая обвила его сердце, и подарить ей жизнь. А это возможно только с помощью пекинской оперы.
Сказитель повернулся и пошел к выходу из просторного зала, являвшегося некогда владением Геркулеса Маккалума, страдавшего от подагры главы торгового дома «Джардин и Мэтисон».
Как только он вышел, панель стены бесшумно отъехала в сторону, и из потайной двери появился Конфуцианец.
— Ты все слышал?
— Да, председатель.
— И что ты обо всем этом думаешь?
Конфуцианец подбирал слова даже с большей тщательностью, нежели обычно.
— Сказитель обладает редким талантом, но не является человеком из народа и подвержен опасным буржуазным склонностям. Если его работа не служит вашим целям, я предложил бы отвергнуть ее.
Мао смотрел на стоящего перед ним мужчину.
«Без сомнения, этот конфуцианец читал мои работы, направленные против авторитаризма, — думал председатель. — Значит, он должен понимать, что, когда он перестанет быть полезным для меня, я его выброшу. И его самого, и всю его свору».
Однако вслух он произнес другое:
— Хотя дисциплина играет очень важную роль, время от времени человеческий дух хочет освободиться от всяческих ограничений и вырваться за пределы навязанных ему границ. Красная армия одержала великую победу, и пусть теперь народ отпразднует ее.
Мао знал: отобрать у народа надежду может только глупец. Он по-прежнему являлся народным любимцем, и народная поддержка понадобится ему, чтобы смести старый Китай вместе со всеми его конфуцианцами и установить новый порядок. Как раз сейчас он перебирал в уме различные варианты названий для этого порядка. Самым подходящим ему казалось название «маоизм».
Не успел Конфуцианец удалиться, как Мао услышал женский голос:
— Уж больно у тебя хитрая улыбка!
Мао обернулся и посмотрел в колючие глаза жены. Но тут же отвел глаза в сторону. Такой выдающийся руководитель, как он, заслуживает женщину лучше, чем эта. Намного лучше. Но пока она была ему нужна.
— Ты выполнила то, что я велел?
— Да, — ответила она и хлопнула в ладоши.
Трое мужчин в военной форме внесли в комнату большие картонные коробки, поставили их на край возвышения и вышли. Каждая из коробок была набита папками, а каждая папка — пронумерована или помечена буквами.
