Старик говорил с такой болью в голосе, что в любое другое время Аш проникся бы к нему состраданием. Но сейчас он был вымотан до предела. Гнев иссяк, и внезапно на него накатила такая усталость, что он едва держался на ногах. Аш не мог даже мыслить ясно. Понимая, что Кака-джи прав и оба они действительно оказали Анджули плохую услугу, он сознавал лишь одно: он предпринял последнюю отчаянную попытку – и проиграл. На сегодня с него довольно, он не в силах больше терпеть такую муку. Возможно, завтра… Завтра будет новый день. Но день без Джули… Джули потеряна для него на веки вечные. На веки вечные… Аминь.
Не промолвив ни слова, Аш повернулся, неверной поступью вышел из палатки и зашагал через спящий лагерь, двигаясь, словно лунатик.
29
Проводя выжидательную политику, Аш целую неделю не предпринимал никаких попыток возобновить переговоры с раной или дать ответ на последнее его требование.
Устные послания и дары в виде фруктов и сластей по-прежнему приходили ежедневно и принимались с любезными изъявлениями благодарности. Но ни одна из сторон не предлагала устроить очередную встречу, и стало казаться, будто рана тоже решил прибегнуть к выжидательной тактике.
– Судя по всему, рана дает нам время осознать, что он не шутит, и принять решение выплатить требуемую сумму, – мрачно сказал Мулрадж.
На это замечание Аш едко ответил, что если рана полагает, будто они занимаются именно этим, то вскоре он обнаружит, что глубоко заблуждался.
– Возможно, – пожал плечами Мулрадж. – Но что, если мы тем временем умрем от голода? Крестьяне и городские торговцы, как вы и предсказывали, требуют платы, и мы отправили их к визирю и совету, которые отправили их обратно к нам. Теперь они отказываются снабжать нас продуктами, пока мы не заплатим вперед, а если мы не согласимся платить, то скоро все начнем голодать, так как они прекратят поставки продовольствия. Хотя, благодарение богам, они не могут запретить нам косить траву для наших животных, и у нас еще осталось достаточно коров и коз, чтобы молока и масла хватало на всех – при условии разумной экономии.
– И достаточно зерна, чтобы мы еще какое-то время не испытывали недостатка в хлебе, – добавил Аш с мимолетной усмешкой. – Я делал запасы на случай, если возникнет именно такая ситуация. Однако мы не притронемся к зерну, пока нас не вынудят обстоятельства, ведь может настать день, когда оно понадобится нам больше, чем сейчас. Попробуйте подействовать на бхитхорцев посулами и обещаниями, Мулрадж, и попытайтесь уговорить их отпускать продукты в кредит еще некоторое время. А если они откажутся, скажите, чтобы они предъявили нам свои счета и требования в письменном виде. Мы должны располагать письменными свидетельствами для представления сахибу из политического департамента, который опасается, что мы не проявляем должного терпения.
– Будет сделано, – ухмыльнулся Мулрадж. – Когда вы собираетесь просить об очередной встрече с раной или визирем?
– Я вообще не собираюсь этого делать. На сей раз мы будем ждать, когда они попросят нас о встрече. А тем временем давайте-ка отправимся на соколиную охоту и под видом поисков дичи посмотрим, нет ли в окрестных горах козьих троп, по которым несколько человек при необходимости могли бы незаметно покинуть долину. Возможно, это нам понадобится.
Они не нашли ни одной тропы, но через несколько дней рана пригласил их на очередную встречу в городском дворце, в ходе которой были изложены прежние требования и приведены прежние доводы в их обоснование. Представители Каридкота снова объявили означенные требования неприемлемыми и удалились с соблюдением всех правил приличия, не сдав своих позиций.
– Теперь наша очередь, – философски сказал Аш.
По прошествии нескольких дней он попросил рану об очередной аудиенции и в начале следующей недели прибыл в Рунг-Махал с целью подробно обсудить дело снова, хотя все с тем же результатом. Далее последовал небольшой перерыв в переговорах, а потом – поскольку Бхитхор, похоже, решил предоставить инициативу Каридкоту, а гостям становилось все труднее приобретать продовольствие в кредит, – Аш изменил тактику и стал наведываться во дворец ежедневно, чтобы вести переговоры с раной (или с визирем, если рана отказывался от встречи), настаивая на более разумных условиях. Памятуя о политическом офицере, он даже согласился на несколько незначительных уступок, дабы избежать любых обвинений со стороны упомянутого джентльмена и его департамента в непреклонности и нежелании договориться миром или пойти на компромисс. Но как и следовало ожидать, предпринятые Ашем усилия укрепили рану в уверенности, что противная сторона слабеет и ему надо лишь твердо стоять на своем, чтобы добиться выполнения всех своих требований.
Такого же мнения держался и визирь, который имел наглость намекнуть, что, если условия его царственного господина не будут приняты в ближайшее время, тот вполне может пересмотреть их. Визирь хотел дать понять, что запрошенная сумма может возрасти, но Аш сделал вид, будто понял его неправильно, и серьезно заметил, что он искренне на это надеется, так как ему уже пора возвращаться в Равалпинди и к своим служебным обязанностям. Что, в общем-то, было правдой.
Двойное бракосочетание изначально намечалось на начало весны, и, хотя дорога из Каридкота в Бхитхор заняла больше времени, чем предполагалось, оно еще могло бы состояться до наступления самой жаркой погоды, пока температура воздуха оставалась терпимой. Но минуло уже шесть недель с того дня, когда огромная свита невест встала лагерем в долине, жара была в самом разгаре, и место стоянки превратилось в полное пыли и мух пекло, где изнемогали люди и животные. Знойный ветер дул с рассвета до заката, взвихряя пыль, сотрясая палатки, трепля свободные концы веревок, беспрестанно хлопая палаточными пологами, так что в лагере целыми днями стоял неумолчный гул, а когда он стихал, ночь оглашалась сводящим с ума монотонным звоном москитов, шакальим воем и лаем бродячих псов, рыскавших между палатками в поисках объедков.
Если бы не близость озера и не тот факт, что дующий оттуда ветер был на несколько градусов прохладнее, чем во многих областях Раджпутаны, ситуация в лагере была бы просто невыносимой. А так она была терпимой (хотя никто не сказал бы о ней большего). Ветер отгонял мух и позволял самым важным персонам в лагере находить частичное спасение от зноя в кускусах – сплетенных из травы циновках, которые подвешивались при входе в палатку и постоянно увлажнялись водой, так что ветер, проникая сквозь них, охлаждался и веял приятной свежестью. Но людям, не имевшим палаток или травяных циновок, приходилось худо, тем более что все в лагере были горцами, непривычными к жаре, которую обитатели Раджпутаны считали естественной.
– Сколько еще времени мы продержимся? – простонал Кака-джи, переживавший приступ тяжелой депрессии.
Старик выглядел сморщенным и несчастным, как новорожденная мартышка. Из-за дующего сквозь кускус ветра он застудил печень и вдобавок мучался тяжкими мыслями – и угрызениями совести.
– Не волнуйтесь, Рао-сахиб, – сказал Аш. – Если все пойдет хорошо, скоро вас и всех ваших подопечных поселят в одном из гостевых домов на озере, где вы будете жить в сравнительной прохладе и в хороших условиях.
– Если, – пессимистично повторил Кака-джи. – Однако я не вижу никаких признаков, что рана смягчается, и, возможно, в самом скором времени мы начнем испытывать нехватку в воде. Если речка пересохнет – а мои слуги говорят, что она мелеет изо дня в день, – что тогда? Неужто нам придется страдать не только от голода, но еще и от жажды?
– Речка не пересохнет. Она питается водой из горных источников, как и озеро, а оно, хотя уровень воды в нем понизился, по-прежнему остается глубоким и широким. Однако нам пора начать действовать: теперь, полагаю, даже сахиб из политического департамента едва ли сможет обвинить меня в том, что я не проявил должного терпения. Завтра мы снова поговорим с раной и посмотрим, не переменилось ли у него настроение.
