— Очень желал бы знать, — тихо сказал Карл, — чему мне верить хоть раз в жизни!
— Пусть приведут де Муи, — сказал герцог Алансонский, — и вы узнаете. Де Муи наверное захвачен.
— Есть ли среди взятых де Муи? — спросил король.
Генрих встревожился и обменялся взглядом с Маргаритой; но это было лишь мгновение. Никто не отзывался.
— Господина де Муи нет среди захваченных, сир, — ответил де Нансе. — Нескольким моим людям показалось, что они его видели, но это не точно.
Герцог Алансонский выругался.
— А вот, сир, два дворянина герцога Алансонского, — вмешалась Маргарита и показала королю на слышавших весь этот разговор Коконнаса и Ла Моля, уверенная в том, что может положиться на их сообразительность. — Допросите их, и они вам ответят.
Герцог почувствовал силу нанесенного ему удара.
— Я сам приказал их задержать в доказательство того, что они не служат у меня, — возразил герцог.
Король взглянул на двух друзей и вздрогнул, увидав Ла Моля.
— Ага, опять этот провансалец! — сказал он.
Коконнас грациозно поклонился королю.
— Что вы делали, когда вас взяли? — спросил его король.
— Ваше величество, мы обсуждали военные и любовные вопросы.
— Верхом? Вооруженные до зубов? Готовясь бежать?
— Совсем нет; вашему величеству неверно доложили. Мы лежали в тени, под буком… sub tegmine fagi.
— A-а! Лежали под буком?
— И даже могли бы убежать, если бы думали, что чем-то навлечем на себя гнев вашего величества. Послушайте, господа, — обратился Коконнас к легким конникам, — полагаюсь на ваше честное солдатское слово: как вы думаете, могли мы удрать от вас, если бы хотели?
— Правду говоря, эти господа даже шагу не сделали, чтоб убежать, — ответил лейтенант конников.
— Потому что их лошади стояли вдалеке, — сказал герцог Алансонский.
— Прошу покорно извинить меня, ваше высочество, — ответил Коконнас, — я уже сидел на лошади, а граф Лерак де Ла Моль держал свою под уздцы.
— Это правда, господа? — спросил король.
— Правда, ваше величество, — ответил лейтенант, — господин Коконнас даже слез с лошади, увидав нас.
Коконнас изобразил улыбку, говорившую: «Вот видите, сир!»
— А что значат две заводные лошади и два мула, нагруженные ящиками? — спросил Франсуа.
— Мы разве конюхи? Велите отыскать конюха, который был при них, и спросите.
— Его там не было! — сказал разъяренный герцог.
— Значит, он испугался и удрал, — возразил Коконнас. — Нельзя требовать от мужика такой же выдержки, как от дворянина.
— Все время одно и то же оправдание, — пробурчал герцог Алансонский, скрежеща зубами. — К счастью, сир, я вас предупредил, что эти господа уже несколько дней как у меня не служат.
— Как, ваше высочество! Я имею несчастье больше не служить у вас?
— А! Черт возьми! Вы знаете это лучше всех; вы же сами просили вас уволить, написав мне довольно наглое письмо, которое я, слава Богу, сохранил, и, к счастью, оно при мне.
— Ах, я думал, что вы, ваше высочество, простили мне письмо, написанное в минуту дурного расположения. Я написал его, когда узнал, что вы, ваше высочество, собирались задушить моего друга Ла Моля в одном из коридоров Лувра.
— Что такое? — перебил его король.
— Я тогда думал, ваше высочество, что вы были только один, — продолжал Коконнас. — Но потом оказалось, что там было еще трое.
— Молчать! — крикнул король. — Все ясно. Генрих, — обратился Карл к королю Наваррскому, — даете слово не бежать?
— Даю, ваше величество.
— Возвращайтесь в Париж вместе с господином де Нансе и ждите распоряжений в своей комнате. А вы, господа, — сказал он двум дворянам, — сдайте ваши шпаги.
Ла Моль взглянул на Маргариту. Она улыбнулась.
Ла Моль сейчас же отдал шпагу ближайшему командиру. Коконнас последовал его примеру.
— Ну что ж, нашли де Муи? — спросил король.
— Нет, ваше величество, — ответил де Нансе, — или его не было, или он бежал.
— Плохо! — сказал король. — Едем домой. Мне холодно, и туман застилает мне глаза.
— Сир, это, наверное, от раздражения, — сказал Франсуа.
— Да, возможно. У меня какое-то мерцание в глазах. Где арестованные? Я ничего не вижу. Разве сейчас ночь? О-о! Боже, сжалься! Во мне все горит! Помогите! Помогите!
Несчастный король выпустил поводья, вытянул руки и опрокинулся назад; испуганные придворные подхватили его на руки.
Франсуа, один знавший причину мучительного недуга брата, стоял в стороне и вытирал пот со лба.
Король Наваррский, стоявший по другую сторону, уже под охраной де Нансе, с возраставшим удивлением смотрел на эту сцену и благодаря непостижимой интуиции, временами превращавшей его в какого-то прозорливца, говорил себе: «Эх! Пожалуй, было бы лучше, если б меня схватили во время бегства!»
Он взглянул на Маргариту, которая широко раскрытыми от изумления глазами смотрела то на него, то на короля. На этот раз король потерял сознание. Подвезли походную тележку, положили на нее Карла, накрыли плащом, снятым с одного из конников, и весь кортеж тихо направился в Париж, который утром провожал веселых заговорщиков и радостного короля, а вечером встречал короля умирающим, а мятежников — взятыми под стражу.
Маргарита, несмотря ни на что сохранившая способность владеть собой, в последний раз обменялась многозначительным взглядом со своим мужем, затем, проехав настолько близко от Ла Моля, что он мог ее услышать, обронила два греческих слова:
— Mê dèidé, — что означало: «Не бойся».
— Что она сказала? — спросил Коконнас.
— Она сказала, что бояться нечего, — ответил Ла Моль.
— Тем хуже, — тихо сказал пьемонтец. — Это значит, что дело наше плохо. Каждый раз, когда мне говорили для ободрения эту фразу, я получал или пулю, или удар шпагой, а то и цветочный горшок на голову. По-еврейски ли, по-гречески ли, по-латыни или по-французски — это всегда значило для меня: «Берегись!»
— Идемте, господа! — сказал лейтенант легких конников.
— Извините мою нескромность, месье: куда вы нас ведете? — спросил Коконнас.
— Вероятно, в Венсенский замок, — ответил лейтенант.
— Я бы предпочел отправиться в другое место, — сказал Коконнас, — но в конце концов не всегда идешь туда, куда хочешь.
По дороге король пришел в сознание и почувствовал себя лучше. В Нантере он даже пожелал сесть верхом на свою лошадь, но его отговорили.
— Пошлите за мэтром Амбруазом Парэ, — сказал Карл, прибыв в Лувр.
Он слез с повозки, поднялся по лестнице, опираясь на руку Тавана, и, придя в свои покои, приказал никого к себе не пускать.
