Судя по акценту, это была ирландка, родом оттуда же, откуда и ее госпожа.
— Миледи сказала, что вы, джентльмены, лекари.
Оба кивнули.
Женщина расхохоталась.
— Тогда от вас тут толку не будет. Лучше не путайтесь под ногами.
Де Шальяк запротестовал, но она спросила:
— Кому-нибудь из вас пришло в голову заглянуть ей между ног?
Ответом ей было потрясенное молчание, а потом оправдания со ссылкой на пристойность.
Ирландка презрительно покачала головой.
— Дурачье! Нельзя не посмотреть, иначе как поймешь, что делать?
Кэт застонала, захлестнутая новой волной боли. Женщина наклонилась и погладила ее живот, приговаривая что-то успокоительное воркующим голосом. Потом она повернулась к лекарям, застывшим с вытаращенными глазами.
— Оставайтесь и смотрите, если желаете, может, чему-то и научитесь.
Чувствуя свою бесполезность, они попятились в угол комнаты. Женщины, жужжа, словно пчелы, сновали вокруг постели, подчиняясь приказам своей ирландской королевы. Эта крепкая рыжеволосая особа, казалось, обладала волшебной силой, ласковыми, еле заметными движениями рук продвигая ребенка к выходу в мир.
— Все в порядке, леди, — уговаривала она Кэт, — давайте-ка тужьтесь, тужьтесь, как будто хотите на горшок.
— Но я же испачкаю постель, — простонала Кэт.
— Ничего вы не испачкаете, у вас просто будет такое чувство. И с этим ничего не поделаешь. Ребенок уже близко и, проходя, давит на ваши внутренности. А если даже и испачкаете постель, что же такого? Без этого не родишь.
Успокоенная ее словами, Кэт с новой энергией начала выполнять все указания. Она стонала и кричала, тужилась и напрягалась, и в конце концов с новым потоком крови показалась головка.
— Ну, давайте, леди, еще разок. Покажите всем, на что способна женщина!
Со стоном, исторгнутым, казалось, из самой глубины души, Кэт собрала все оставшиеся силы, поднатужилась, и с последним толчком ребенок оказался на свободе, между ее ног. Ирландка сунула руку внутрь Кэт, вытащила источающий пар послед, наклонилась и зубами перекусила пуповину. Завернула послед в ткань и отдала одной из своих помощниц.
— Кипяти его, пока не станет коричневым, а потом принеси сюда, все еще горячим.
Она взяла ребенка за ноги, подняла его и хорошенько шлепнула по попке. Тот заплакал.
Женщина обтерла его, завернула в пеленку и положила рядом с Кэт.
— У вас прекрасный сын, леди. И белокурый, как вы.
Алехандро подошел ближе и с благоговением посмотрел на мальчика, которого отныне будет называть внуком. Всего нескольких минут от роду, тот представлял собой точную копию Гильома Каля. Однако ирландка оказалась права: цвета он унаследовал от деда-Плантагенета и матери, лишь наполовину принадлежавшей к роду Плантагенетов. В истончившихся руках Кэт он выглядел таким безупречным, таким крепеньким — чудо природы, да и только; чудо, произведенное на свет желанием Господа, чтобы род человеческий на земле никогда не кончался. Алехандро страстно захотелось почувствовать ребенка в своих руках.
— Можно, я подержу твоего сына? — спросил он у Кэт.
— Да. — Она проводила взглядом ребенка, которого бережно подхватил ее отец. — Ох, père, у меня сын… Если бы только Гильом был здесь, если бы мог увидеть, мог подержать его.
— Я буду держать его так же нежно, как отец. Де Шальяк тоже вышел из угла и заглянул через плечо Алехандро.
— Похоже, прекрасный парень. Однако здесь видно плоховато, и я не могу разглядеть все детали как следует. Поднесите его к окну.
Однако солнце с этой стороны здания уже ушло, и у окна видно было не намного лучше.
— Пойдите с ним в коридор, к западному окну, — посоветовала ирландка. — Там света еще хватает. Мне нужно кое-что сделать леди, желательно в уединении.
— Можно? — спросил Алехандро Кэт.
— Иди. Но потом сразу же принеси его обратно.
Шагая медленно и осторожно, Алехандро нес свой груз, более драгоценный, чем все золото мира. Покинув комнату, он пошел по длинному коридору и завернул за угол, к тому окну, о котором говорила ирландка. Де Шальяк какое-то время следовал за ним, но потом остановился и нерешительно сказал:
— Вы и сами можете осмотреть ребенка, а мне, наверное, пора… уходить.
Алехандро обернулся.
— Нет, останьтесь, если только у вас нет настоятельной причины уйти.
— Просто в моем присутствии здесь больше нет необходимости.
— Людей связывает не только необходимость.
— Однако между нами всегда было именно так, коллега.
— Но не сейчас. — Алехандро сделал жест в сторону окна, из которого лился яркий свет. — Пойдемте, осмотрите моего внука. Пусть в виде исключения нас свяжет что-то хорошее.
Они стояли у окна, восхищаясь ребенком и дожидаясь, пока повитуха сообщит, что женские дела Кэт улажены и ребенка нужно принести обратно, чтобы он попробовал вкус молока и начал привыкать к рукам матери. Однако время проходило, свет угасал, и они забеспокоились.
— Может, что-то пошло не так? — с тревогой сказал Алехандро.
— Пойду-ка я спрошу, — предложил де Шальяк. Однако ирландка не впустила его в комнату.
— У нее было небольшое кровотечение, но я обработала родовые пути травяным настоем, и оно вроде бы остановилось. Но ей требуется полный покой, никаких движений.
— Тогда что нам делать? — встревоженно спросил Алехандро, когда де Шальяк вернулся и сообщил ему эти новости. — Графиня наверняка не хочет, чтобы я и минуту задерживался тут сверх необходимости. И конечно, она пожелает, чтобы моя дочь тоже ушла.
— Нет-нет, она не станет возражать, чтобы Кэт осталась, — запротестовал де Шальяк. — Может, эта женщина и сердится на вас, однако она не чудовище. У нее в груди бьется доброе, нежное сердце. Она позволит Кэт остаться, пока та не поправится. Я буду настаивать на этом.
— Для меня невыносима мысль расстаться с Кэт. Один раз это уже произошло, и ничего…
Он смолк, услышав на лестнице шаги. Тяжелые, мужские шаги, не легкую поступь графини или ее горничных. И голоса — низкие, мужские, полные решимости. Сердце у Алехандро заколотилось как бешеное. Он шмыгнул за угол, прислонился к стене, прижимая к груди ребенка, и устремил на де Шальяка полный страха взгляд.
Голоса и шаги теперь доносились с самого верха лестницы, и де Шальяк, выглянув из-за угла, бросил быстрый взгляд на вновь прибывших. И, выругавшись себе под нос, снова отпрянул за угол.
— Это сам Лайонел. И… и…
— Кто?
— И Карл Наваррский.
— Элизабет! — прошипел Алехандро, прислонившись к стене и закрыв глаза. — Значит, она все-таки мне отомстила. — Он крепче прижал к себе младенца. — Наверное, она послала за ним, как только мы сюда прибыли, и злодей дожидался своего часа, пока мальчик будет исцелен. Что ж, значит, ему одна дорога — в ад!
