Таранис словно взбесился — до многих противников мне не удалось добраться только потому, что конь разметывал их в стороны, разбрасывал и без зазрения совести топтал, нимало не заботясь о некоторых теоретических рассуждениях о том, что лошадь никогда не наступит на лежащего на земле человека. Должно быть, такое пишут люди, которым ни разу не доводилось оказываться под копытами. Я как-то оказывался и могу с точностью утверждать, что подобные заявления — полная ерунда.
Врезавшись в летящий на нас клин, я оставил свое копье в чем-то плотном, прорвавшемся под острием — не берусь утверждать, что это была именно плоть и что удар действительно был так страшен, как мне сообщила об этом отдача — люди впереди и вокруг завихрились как водоворот, появляясь и исчезая в бурном потоке с далеко не всегда ясным результатом. В сече выхватывались лишь какие-то яркие фрагменты, обрывки реальности — мелькнувшая рядом отрубленная рука, брызнувший из чьего-то горла фонтан крови, но падающие жертвы тут же скрывались за новыми напирающими телами и взбесившимся лесом стали и древков копий, рогатин, боевых топоров, палиц и даже молотов, дробящих черепа как орехи. Чем скорее этот калейдоскоп закончит вращаться, тем лучше. Я протрубил в рог, выхватил Экскалибур и во все горло заорал:
— Кольгрим!
Все вокруг что-нибудь кричали, и разобрать что-либо было трудно. Но откуда-то со стороны послышался ответный зов рога и разъяренный вопль: «Артур!» Забавно, что иногда можно расслышать разницу между боевым кличем союзника, выкрикивающего твое имя, снося твоему врагу голову, и точно таким же зовом врага, мечтающего выпустить тебе кишки. Должно быть, тут замешана какая-то мистика. И не переставая звать Кольгрима, я принялся проламываться на крик.
Зверино-человеческая стена сама не поддавалась, ее приходилось кромсать, резать и растаптывать обломки и обрывки. И расталкивать тех, кто не приходился противником. Олаф идеально прикрывал меня сзади. Бедвир и Мельвас также делали все от них зависящее, и вокруг нас начала образовываться в буквальном смысле слова мертвая зона — мы определенно проламывали отколовшуюся часть саксонского клина, продавливали, и были близки к тому, чтобы ее раздавить — но ни в коем случае, нельзя было при этом упускать Кольгрима — иначе чертово побоище могло затянуться на чересчур долгое время и привести к слишком большим потерям. Мне лично они были ни к чему. По крайней мере, пока. Наконец я заметил его — коренастого человека на крепком соловом жеребце с буйной гривой, и с такой же буйной гривой, выбивающейся из-под шлема, украшенного венцом. Его синий плащ был уже скорее бурым, чем синим, прорванным во многих местах.
— Кольгрим! — снова крикнул я, и он оглянулся. В мой щит откуда-то ударилась стрела, но после этого пространство вокруг стало быстро словно само собой расчищаться. Кольгрим развернул коня и, пришпорив его, ринулся мне навстречу, не обращая внимания на то, следовал ли кто-нибудь за ним, и на тех, кто следовал за мной. Но если это и было безрассудство, то только не для этого мира. Сражение наконец достигло все же той стадии, когда все должно было решиться поединком. Пусть не начальным — тем более что такими никогда ничего не решалось, так финальным. А в столкновение главарей, если уж они друг до друга дорвались, лучше не лезть. Зато можно быстро и просто увидеть, на чьей стороне сегодня Вселенная, не устраивая для этого Армагеддон, а лишь запасшись спортивным интересом, никогда не подводившим зрителей Колизея.
С грехом пополам мы съехались, и Кольгрим нанес первый сокрушительный удар. Правда на деле он оказался скорей на излете и разве что выбил из моего щита воткнувшуюся туда стрелу, после чего я даже позволил ему перевести дух, не нападая сразу в ответ.
— Тесно стало в славном Эборакуме? — вежливо поинтересовался я.
— Мою землю ты не получишь! — запальчиво рявкнул Кольгрим, нанося второй «сокрушительный» удар, ушедший вскользь и в пустоту, и с удивлением уставился на меня, сообразив вдруг, что я заговорил с ним на его же саксонском языке.
— Твою землю я не трогаю. Возвращайся к себе, и покончим на этом миром.
Кольгрим презрительно рассмеялся.
— Ты глупец. Возвращаться, когда я сильнее? Возвращайся сам, если сможешь, а там поглядим, кто со временем завладеет чьей землей. Вашему племени уже немного осталось. Корабли прибывают, и им нужно больше места.
— Ну, как знаешь, — ответил я, и тронув шпорами Тараниса, резко протаранил его коня, одновременно крепко ударив Кольгрима щитом в бок, когда он отвлекся на обманный выпад мечом. Конь Кольгрима визгливо заржал, и мы оба кубарем перекатились через него, оказавшись на земле. Не особенно показательный момент для завершения, его поражение не должно казаться ему простой случайностью, поэтому, едва поднявшись на ноги, я отскочил в сторону. Кольгрим метнулся было назад к лошади, но я перекрыл ему дорогу.
— Нет уж, погоди. Разберемся без посторонних, даже если у них копыта…
Замечание оказалось вовремя — пришлось отпихнуть в сторону Тараниса, решившего, что он тоже вполне может повоевать с Кольгримом и без меня. Обидевшись, конь отбежал поближе к Бедвиру. Конь Кольгрима бестолково носился вокруг на манер безголовой курицы и почти не мешал.
Кольгрим вконец разъярился, что на его месте было весьма прискорбно, хотя, не повезло ему уже с самого начала, как не повезло бы любому из его времени. Его идеальный удар швырнул его куда-то мимо, второй тоже, в третий раз я просто ударил его рукоятью меча в челюсть, сбив шлем и изменив траекторию его полета, завершившегося уже на земле, и приставил острие Экскалибура к его затылку. Должно быть, он очень удивился, так как, не поверив в случившееся, попытался развернуться, отмахиваясь мечом. Перевернуться ему удалось, а вот его клинок отлетел в сторону. Острие моего меча оказалось уже у его горла, а на его щит я наступил.
— Наверное, есть смысл покончить с тобой прямо сейчас, — проговорил я задумчиво.
Трудно сказать, отчего именно его лицо было серее, от грязи, от гнева или от неверия в несправедливость судьбы. Скорее всего, именно от последнего. Тут я был с ним согласен. Она никогда не дает нам то, что нам нужно. Вот что-нибудь другое — порой даже через край. Кольгрим промолчал. Шум вокруг начал затихать. Тишина и тревожный шепот расходились кругами как волны от брошенного в воду камня.
— Тебе все равно не победить, — прошипел наконец Кольгрим. — Вас раздавят! Моя смерть не остановит бой!
— Ты на самом деле так думаешь? А что же тогда все так притихли?
Тут же, будто в ответ, из глубины толпы послышались воинственные кличи, хотя, может быть, и не очень воинственные, шум, лязг, что-то уж очень похожие на какое-то нездоровое веселье.
