Затем последовал кошмар с бумагами, сминаемыми и швыряемыми в камин и сломанным пером. Как говаривал отец, чтобы привести мысли в порядок, надо их просто записать — условия задачи, имеющиеся данные, цели, средства их достижения. Но сейчас не выходило ровным счетом ничего. Только перепачканное чернилами, выводящее из себя рванье. Это — просто невозможно было перенести на бумагу. По крайней мере, не сейчас.
Может, зря мы здесь остались и не тронулись в путь? Хотя, что бы там с нами было, в пути? Не знаю. Может как раз и утопились бы, завидев подходящую реку.
Когда уже стемнело, мы сидели с Огюстом перед камином в оружейном зале. В руках у нас были большие кубки с хересом, в головах — совершенная жуть. Огюст долго сидел, уставившись в одну точку, потом пошевелился и со вздохом отчетливо пробормотал, по-моему, не сознавая, что говорит вслух:
— Они все мертвы…
— Абсолютно, — сказал я тихо, но зло.
Огюст вздрогнул.
— Ты слышал меня?
— Да.
— И знаешь, о чем я?
— Нет. — Мне пришло в голову, что Огюст мог думать и о другом. Он мог думать о том, что произойдет через две недели. Не хотел бы я быть на его месте. Хотя и на своем бы быть не хотел. Но Огюст думал почти о том же, о чем и я.
— Еще вчера… был совсем другой мир, другой век, были люди… Где они теперь? Только вчера… — Огюст замолк и передернул плечами, возможно, это была просто судорога.
Какое, к дьяволу, вчера?..
— А кем там были мы? Подарком археологам? — процедил я через силу. Шутить так оказалось больнее, чем я думал.
— Черт… — сказал Огюст.
Я допил свой херес и глубоко вздохнул.
— Что ж, всегда было ясно, что все там будем.
— Где?! Там, где умершие или те, кто еще не родился?!
Вопрос зазвенел в стенах гнетущим эхом. Огюст покачал головой и прижал пальцы к губам.
— Тоже мне — выбор, — пробормотал я. — «Quares quo iaceas post obitum loko? Quo non nata iacent».[4] Это одно и то же.
Огюст даже не улыбнулся.
— Это только древняя цитата. Она ничего не объясняет.
— Как все на свете. Но в том, другом мире, мы были умершими. А другие «мы» — что тоже сейчас здесь — еще не родились. И мы с ними в одном и том же месте, пусть это ничего и не объясняет.
Огюст бессознательно, с силой, провел ногтями по подлокотнику. Я задумчиво посмотрел на свои руки — все в чернилах. Смешно, а толку-то?
— Поль, как ты думаешь, рай и ад, они все-таки существуют?
— Не знаю.
— А если мы уже там, — продолжал Огюст, — то, что мы такого сделали? — он глянул на меня прищурившись, задержав взгляд. — Хотя, вы еще, может быть, сделаете, а я… — Огюст сильно побледнел, это было видно даже при свечах и невидяще уставился на пламя.
— Огюст, — позвал я довольно резко.
— Предопределение, — Огюст судорожно перевел дух. — А я-то думал…
— Огюст, — повторил я. — Какое, к бесам, предопределение, если история собралась лететь вверх тормашками?
Огюст дернулся, моргнул. Хорошо. Кажется, мы вернулись с опасной границы. Метафизика, физика, поди разберись, что порой лучше, но неопределенность бывает безопасней определенности, тем более — предопределенности.
— Мы разберемся, — пообещал я. — Должны разобраться. Рай, ад — наш мир, похоже, и без них чертовски интересное место.
— Тебе всегда надо поминать?.. А, ладно. — Огюст насуплено отмахнулся.
— Не пора ли нам? — спросил я.
Огюст оглянулся, сделал большой глоток и словно увидел оружейную впервые. Сегодня я сто раз смотрел на нее так же. Тяжелые тени, тяжелые гобелены, громоздкие латы вдоль стен. Что тяжелей и настоящей — металл, тени, прозрачный свет?
— Все разошлись?
— Уже полчаса назад.
— Наверное, пора… — он не двинулся с места.
Я посмотрел на него, раздумывая. Не сделает ли он тут что-нибудь с собой?
— За тобой прислать, чтобы тебя проводили?
— Нет. — Он продолжал сидеть, с ненавистью глядя на пламя свечей. Надо будет прислать.
— Ладно. Я сейчас к Диане, пожелать ей доброй ночи. Если хочешь… — Мне очень хотелось отвлечь его от других мыслей.
Огюст прикусил губу. Зря я это сказал. Сейчас он заплачет.
— Нет, я… — кажется, он справился с собой. — Передай ей привет, — сказал он с деланной непринужденностью.
— Хорошо.
Я поднялся и поставил опустошенный бокал на ясеневый столик.
— Тебе везет, — тихо проговорил Огюст. — Ты всего лишь ее брат.
Везет… А Жанна дю Ранталь? Нет, хватит об этом.
— Ты прав. Мне легче. Доброй ночи, Огюст.
Я повернулся и вышел из оружейной залы, смерив презрительным взглядом какой-то шлем, глупо скалящийся мне вслед. Огюст остался допивать свой херес в одиночестве.
Я прошел под темными сводами, одновременно непривычными и знакомыми до мелочей, создающими ложное впечатление незыблемости чего бы то ни было. У лестницы мне встретился Персеваль — огромный рыжий кот с бандитским нравом, отцовский любимец. К людям он рассеянно дружелюбен. Я остановился почесать его за ухом. Персеваль издал утробное урчание, сосредоточенно обнюхал мою руку, более сосредоточенно чем обычно, потерся о нее широкой щекой в знак признания, и отправился на неведомый ночной промысел, небрежно помахивая чуть-чуть ощипанным в недавней драке хвостом.
Перехватив первого попавшегося из слуг, я послал его найти Бернара — личного лакея Огюста, чтобы тот присмотрел за своим хозяином и, как и собирался, направился к Диане.
— Кто там? — осведомилась на стук моя сестрица.
— Джек-Потрошитель, — отозвался я мрачно. Нет, шутки все же не клеились.
— Входи, — сказала она.
Голубой, золотистый, немного малинового и бежевого — в этих красках была комната Дианы, которой придавали романтический задор приколотые к затягивающим стены тканям или пристроенные иным образом засушенные цветы и разноцветные перья и еще более романтические предметы — охотничьи рожки, пистолеты над камином и пара тонких кинжальчиков в ворохе вееров и кружев, с рукоятками, отделанными жемчугом и сапфирами. Из ненакрытой еще клетки с позолоченными прутьями посверкивала глазками-бусинками желтенькая канарейка.
Диана подвинула свой стул, отвернувшись от стола с раскрытой книгой, и посмотрела на меня загадочным взглядом. На ней было мягкое домашнее синее платье с широкими рукавами. Распущенные золотые волосы мягко светились в полумраке.
— Что-то читаешь? — спросил я. Вопрос выскочил сам по себе. Ловко… Я хотел поговорить совсем не об этом.
Диана с легким изумлением оглянулась на книгу.
— Наверное. Все-таки Роланд был порядочным болваном, ты не находишь?
