нашлось и заступника в высоких чинах. Приговор гласил: «Лиша его чинов и дворянского достоинства и потом, заклепав в кандалы, сослать в работу вечно» [169]. Впрочем, император Александр и в этом случае смягчил наказание, начертав на докладе Сената: «Опре-делить вечно в солдаты в полки Сибирской инспекции» [170].
Эти молодые люди — преступники «по ветрености и легкомыслию». Разумеется, не они определяли характерный облик российского фальшивомонетчика. Российский исследователь А. В. Лобов, ссылаясь на данные русской уголовной статистики за 1874–1894 годы, утверждает, что «наиболее широко распространенный образ российского фальшивомонетчика в представленной источниковой и историографической базе — это мужчина средних лет (женщины привлекались крайне редко), выходец из крестьянского сословия, ранее привлекавшийся к уголовной ответственности» [171].
Действительно, крестьянское фальшивомонетничество «расцвело» в пореформенной России. Множество крестьянских мастерских оборудовалось в деревнях и селах. В сентябре 1863 года чиновник особых поручений Малыгин доложил в министерство финансов, что он с подручными в селе Галузино на границе Псковской и Витебской губерний «окружив дом крестьянина Ивана Савельева Жука воинскою командою сделали внезапный обыск, причем нами найдено: доски с изображением фальшивых кредитных билетов 5-ти рублевого достоинства, литографский станок, иглы, знаки для клеймения нумеров на кредитных билетах, краски, приготовленные для делания кредитных билетов — растертые и в сухом виде, бумага и проч<ее>» [172]. В 1868 году чиновник особых поручений Н. А. Юревич и штаб-ротмистр Линев в доме старшины Дороховской волости Богородского уезда крестьянина Федора Титова «нашли заделанную в печке, медную гравировальную доску, для делания фальшивых трехрублевых билетов, а также валек с некоторым количеством зеленой краски и других принадлежностей» [173]. В доме крестьянина Сидора Лукина (дер. Титово Богородского уезда) они же «открыли (на заднем дворе в овине) спрятанный в подполье кулек, в котором оказались: 1) медная, искусно гравированная доска для фальшивых 5-ти рублевых билетов, с лицевой и задней стороны, и 2-е, краски, — синяя и белая, валек, для растирания их, бумага и прочие улики преступления» [174]. В июне 1873 года управляющий III отделением Собственной Его Императорского Величества канцелярии составил записку «для памяти». В ней значилось, что в деревне Алмае Вятской губернии «в доме крестьянина Василия Шустова, местною полицею найдено: 84 начисто отделанные фальшивые кредитные билета 5-ти рублевого достоинства и три такие же недоделанные; образец 3-х рублевого билета; трехрублевый билет с одною водяною сеткою; два станка, краски, мастика и другие вещества, необходимые для подделки кредитных билетов» [175]. В следующей такой же записке было отмечено, что в деревне Ревина Саратовской губернии в доме крестьянина Егора Сивохина при обыске нашли «520 экземпляров фальшивых кредитных билетов 3-х рублевого достоинства за № 264133, машину для подделки билетов, доски и другие принадлежности» [176].
Сельские фальшивомонетчики, как правило, включали в свой круг домочадцев, ближайших родственников или хороших знакомых. Как сообщал министру финансов атаман Войска Донского, раскрытая в поселке Ореховское Никольско-Покровской волости преступная шайка состояла из: фальшивомонетчиков братьев Федора и Фомы Пустовойтовых, распространителей поддельных билетов — их родственников — Данилы, Якова, Тимофея, Ульяны Пустовойтовых и Агафьи Кушнаревой, а также знакомых крестьян Степана и Марии Гуковых, живущих в Ростове [177].
Крестьянское фальшивомонетничество было неоднородным. В полицейских рапортах фигурировали как одиночки и небольшие группы, так и сообщества с разветвленной сетью сбыта в нескольких губерниях. И если мелкие провинциальные фальшивомонетчики это в основном представители беднейшей части крестьянства, пытавшиеся через преступную деятельность решить насущные бытовые задачи, то преступные группы регионального масштаба представляли собой сеть сбытчиков по деревням и уездным городам, с одним или несколькими профессиональными производителями во главе [178].
В центральных губерниях России, в Сибири, в Царстве Польском и губерниях Западного края возникали региональные центры производства фальшивых денежных знаков. Одним из таких мест являлось село Красное, расположенное под Костромой. С 1830-х годов село стало широко известно как центр русского ювелирного искусства. Изготовленные красносельскими мастерами недорогие серебряные и медные украшения, штампованные образки, крестики, мелкая серебряная посуда расходились не только по всей России, но и в Персии, и в балканских государствах. Во второй половине XIX века в Красном и его окрестностях насчитывалось около двух тысяч кустарей, занимавшихся ювелирным ремеслом.
Как свидетельствуют документы, деревенские умельцы помимо традиционной продукции поставили на поток и выпуск фальшивых денег. Так, в апреле 1874 года министр финансов М. Х. Рейтерн, отмечая небывалое распространение в Костромской губернии поддельных кредитных билетов, писал: «Центром этой преступной промышленности представляются село Красное (Костромского уезда) и село Вычуга (Кинешемского уезда), откуда фальшивые билеты расходятся в огромных размерах по всем торговым селам как Костромской, так и соседних с нею губерний, а равно на Нижегородскую и другие ярмарки» [179].
В течение длительного времени агенты министерства финансов и полиция Костромской губернии не могли задержать фальшивомонетчика Серапиона, сына Яковлева Мазова, уроженца села Красное. В сентябре 1864 года его имя впервые упоминалось в служебной переписке губернатора губернии генерал-лейтенанта Н. А. Рудзевича с министерством финансов. Н. А. Рудзевич сообщал, что в ходе расследования о распространении фальшивок в пределах губернии полиции удалось задержать распространителя фальшивых кредитных билетов крестьянина Мазова. И хотя в номере гостиницы, который он снимал, были найдены несколько пачек фальшивых ассигнаций, спрятанных в наволочке тюфяка, задержанного пришлось отпустить. Про найденные фальшивки он заявил, что за чужой номер он не отвечает. А обыск в его доме ничего, кроме запаха жженой бумаги и обгорелого клочка кредитного билета, не дал. Губернатор с сожалением отметил: «При внимательном взгляде на дело, хотя ясно видно, что найденные в номере деньги действительно принадлежат Мазову, что он занимается переводом фальшивых денег довольно давно, на что указывают народная (местная) молва и прежние дела подобного рода, по которым Мазов был судим, но по упорной настойчивости обвиняемых скрыть преступление, Комиссия не находит возможности уличить их фактами, добытыми официальным путем. Почему признала необходимым приостановить формальные действия и добиваться более положительных улик против обвиняемых секретными мерами» [180]. Спустя 10 лет, в апреле 1874 года, министр финансов М. Х. Рейтерн направил прокурору костромского окружного суда отношение, в котором указывал, что «сбыт и самая подделка кредитных билетов чрезвычайно распространены в Костромской губернии» [181]. Во главе этой преступной деятельности, по сведениям властей, находился старый знакомый Серапион Мазов, против которого было заведено уголовное дело. Рассмотрев его, Сенат 27 декабря 1867 года вынес приговор: «Лишив всех прав состояния, сослать в каторжные работы на заводах на шесть с половиной лет, а по прекращении сих работ поселить в Сибири навсегда» [182]. Указ об аресте преступника пришел в Кострому под грифом «секретно». Но арестовывать, заключать под стражу и ссылать на каторгу было уже некого.
