– Конрад… – неуверенно начал Альберт в растерянности, не зная, что сказать.
– Точнее, фра Конрад, – поправил его доминиканец.
Альберт помолчал, собравшись с мыслями.
– Фра Конрад, я виноват. Но вспомните: ведь я всегда был добр к вам. А неудачный лектистернес – вовсе не моя вина; видимо, дело в заклинании, которое мы использовали! Оно…
– Я с вами ничего не использовал, – фра Конрад резко оборвал сбивчивую речь алхимика.
Тот сник, понимая, что живым из подземелья не выйдет, издал душераздирающий крик и зарыдал.
Доминиканец выдержал паузу:
– Расскажите мне о женщине, которая посещала вас и принимала участие в тайных обрядах и опытах.
Альберт пришёл в себя от слов монаха: «Нет, только не мадонна! Они будут издеваться над ней и уничтожат как еретичку!»
* * *
Спустя пять дней на центральной площади Остии полным ходом шли приготовления к аутодафе: плотники смастерили помост с множеством шестов, к которым доминиканцы должны были привязать приговорённых, рядом с ним сложили связки сухого хвороста и поленья.
В городе доселе не происходило ничего подобного. Казнили воров и убийц, но чтобы запылал костёр, – такого не было! Горожане были взбудоражены последними событиями. Поглазеть на сожжение еретиков собрались все – от мала до велика. Площадь была полна народа.
Фра Конрад и присланный Папой Иннокентием легат лично контролировали приготовления к аутодафе. И когда приговорённых доставили к месту казни, они с братьями-доминиканцами и палачом уже поджидали их.
Альберт рыдал всю дорогу от обители до площади, Ризолли не мог идти самостоятельно, он лежал в телеге, так как от пыток его хватил удар. Растерзанная мадонна Требби еле передвигалась – одна нога её была раздроблена, остальные же несчастные плелись из последних сил, «как овцы на заклание». Стражники подгоняли приговорённых к аутодафе пиками, стараясь задеть их и причинить как можно больше физических страданий.
Глашатай развернул приговор:
«Сегодня, третьего дня июня месяца, по обвинению в колдовстве и сговоре с самим Сатаной будут преданы аутодафе следующие жители города Остия: Альберт, именующий себя Савойский, Лукреция Требби, Фердинанд Ризолли, Джакомо Ваноцци, Виторио Церутти…»
Глашатай перечислял имена всех несчастных. Сильвия стояла в толпе на площади, она сжимала правой рукой крестик на груди и молилась: «Господи! Вразуми Конрада, ибо он не ведает, что творит!»
Приговорённых подвели к столбам и крепко привязали, затем деревянный настил обложили приготовленными вязанками хвороста и поленьями.
Лукреция, рыдая, проклинала Альберта: умирать не хотелось, теперь она понимала, что у неё было всё… Альберт стоял в забытьи: он был готов к смерти – может быть, там он обретёт то, к чему стремился в земной жизни.
Другие осуждённые молили Бога, они просили чуда – избавить их от мук сожжения.
Палач запалил факел от приготовленного маленького костра на площади и подошёл к помосту. Фра Конрад, взяв ещё один факел, проделал то же самое. Они с противоположных сторон подожгли сухой хворост: он мгновенно занялся, огонь перекинулся на поленья. Вскоре помост был объят огнём. Языки пламени лизали одежду приговорённых, их кожа вздувалась и трескалась: площадь огласили дикие крики сжигаемых людей.
В толпе на площади кто-то осенял себя крестным знамением, а кто-то расточал проклятия колдунам. Сильвия перекрестилась: она просила Господа принять заблудшие души.
Кто-то рядом с ней беспрестанно произносил:
– Крест и кровь… Крест и кровь… Эти монахи спалят всё королевство…
* * *
Год спустя
Брат Иоанн своим единственным глазом читал письмо, присланное самим архиепископом Магдебургским, наместником Ломбардии.
– Почтенный отец Конрад, вы только прочтите! – глаз Иоанна сверкал неистовым огнём. – Просто возмутительно! Происки нечистого повсюду, даже в святых стенах монастыря! Да, воистину, мало мы боремся с ведьмами и колдунами! Дьявол всё больше подчиняет себе людские души. Что же будет?
– Брат мой Иоанн, – Конрад пребывал в спокойствии, – схватка с нечистым – дело обыденное для нас, доминиканцев. Прибудем в монастырь, на месте разберёмся.
Отец Конрад и его преданный сподвижник, брат Иоанн, проделали длительный совместный путь борцов с ересью и Дьяволом, верой и правдой служа Святому престолу. Отец Конрад ценил преданного Иоанна, да и глаз брат Иоанн потерял, защищая отца Конрада от ведьмы, которая набросилась на него.
Отец Конрад ознакомился с посланием, понимая, что в деле о женском монастыре архиепископ Магдебургский даёт самые широкие полномочия.
– Да, брат Иоанн, печально, что Дьявол проникает в обители Господа нашего, я чувствую, что настоящая схватка с ним ещё впереди.
– Только святой очистительный огонь может справиться с ним, – высказался Иоанн.
– Безусловно, брат мой, но не забудьте – инквизиция карает только виновных, мы не можем обложить стены монастыря поленьями и полностью его сжечь. Если есть возможность спасти заблудшие души, мы обязаны вернуть их в лоно святой церкви. Хотя, заметьте, что проявления сатанизма начались в женском монастыре, подчёркиваю – в женском, а не в мужском. Женщина сотворена нам на погибель, она – источник всех наших бед.
– Совершенно согласен с вами, отец мой, женщины лживы, мстительны и похотливы, – поддержал Иоанн, вспоминая своё неудачное ухаживание в молодости за дочерью сапожника, которая предпочла другого. – Женщина – исчадие ада.
– Согласитесь, брат Иоанн, что и мужчины творят грех с дьяволицами. Но, впрочем, это редкость.
Речь отца Конрада прервал стук в дверь. Иоанн открыл тяжёлую, окованную медью дверь. Брат Фома склонился в почтительном поклоне перед отцом Конрадом:
– Простите меня, отец Конрад, но смею заметить, что вы желали присутствовать на допросе Анжелины Висконти, обвиняемой в сожительстве с демоном-икубом[24] и течение шести лет, причём под боком спящего мужа.
– Да, благодарю, письма отвлекли меня от самого важного. Скажите, брат Фома, Анжелина призналась в чём-нибудь?
– Увы, отец мой, всё, что мы знаем из доноса её мужа: он заподозрил жену и стал следить за ней. Она же, бесстыжая, совершала слияния с Демоном три раза в неделю: по вторникам, четвергам и субботам. Её муж – уважаемый горожанин, торговец шелками, член городской магистратуры, не смог умолчать об ужасе, творящемся рядом. Он поступил как истинный христианин.
Вскоре тридцатилетнюю Анжелину Висконти, бездетную, состоявшую в браке почти десять лет с почтенным Бруно Висконти, обвинили в сожительстве с инкубом, колдовстве, наведении порчи на соседей и сожгли на рыночной площади Остии. Её муж, теперь уже почтенный вдовец, недолго печалясь, женился на молодой и очень хорошенькой девушке, по виду которой можно было с уверенностью сказать, что она скоро станет матерью.
