Тогда я сама пустилась в теологические изыскания — со стороны это смахивало на приступ внезапного благочестия. Такой смиренной и погруженной в себя меня при дворе еще не видывали. Однако слухи о моем разводе уже начали передаваться из уст в уста — я это знала доподлинно. Возможно, поэтому я и оказалась в одиночестве, старые знакомцы и поклонники словно избегали меня.
Даже верный Гуго держался поодаль, так как рассчитывал сменить отца на должности стюарда двора, и скандалы ему были сейчас совершенно ни к чему. Я же, в свою очередь, избегала его, памятуя, как расценил нашу дружбу мой отец.
Только мой брат Роберт Глочестер оставался со мною неизменно дружелюбен и приветлив, частенько наносил мне визиты и делился новостями. В беседах мы не раз касались весьма щекотливых тем, и в частности того, что именно он, Роберт, старший и любимый сын короля, мог стать куда более достойным наследником трона, чем непокорная Матильда или ко всему безразличный Теобальд. Я с готовностью поддерживала брата в этих мыслях и советовала держаться поближе к отцу. Ведь при дворе поговаривали, что король Генрих, утомившись распрями, может вернуть силу старому закону, по которому еще со времен Роллона Нормандского [103]трон оставляли побочным сыновьям. При этих словах глаза Роберта загорались, как плошки. Ах, до чего же было бы славно, если бы он и впрямь стал наследником престола!
Я настолько увлеклась политикой, что прозевала момент, когда в Нормандию прибыл Эдгар, и весть об этом привела меня в замешательство. Я затворилась в своей башне и то плакала, то начинала молиться, то жестоко мучила прислужниц.
Зная день и час, когда король намеревался принять Эдгара, я все же отправилась ко двору, и когда их беседа в отдаленном покое затянулась, упросила Роберта выяснить, о чем они толкуют.
Он вернулся оживленным, но, встретив мой затравленный взгляд, смешался.
— Прости, Бэртрада, но король и твой супруг беседовали о совершенно несущественных вещах. Тебе известно, что оба они знатоки соколиной охоты, и речь шла исключительно о достоинствах птиц. Я и твой муж придерживаемся мнения, что лучше всего работают птицы, пойманные взрослыми и натасканные для охоты — они и сильнее, и смекалистее. Король же предпочитает соколов, добытых птенцами и сызмальства обучавшихся в соколятнях. Он доказывал нам…
Он осекся, когда я дико завизжала. Они что, все трое договорились извести меня? Меня обуяла дикая ярость, и, сорвав с кросен неоконченный гобелен, я стала лупить им Роберта, визжать и ругаться.
Насилу ему удалось меня утихомирить.
— Возьми себя в руки, Бэрт. Ты должна понять, что отцу сейчас необходима поддержка столь сильного вассала, каким стал граф Норфолк.
— А как же я? Он что, готов пожертвовать мною ради Эдгара?
— Об этом ты сама потолкуй с ним. Король примет тебя завтра сразу после утренней мессы. Думаю, он нашел некий компромисс и не даст тебя в обиду.
Никакого компромисса тут быть не должно. Король — мой отец и обязан отстаивать мою честь и мои интересы.
Отправляясь к королю, я оделась во все белое. Белое блио, белый плащ, белое покрывало на голове. Белый — цвет невинности, и хотя я терпеть его не могла, в этот день я должна была выглядеть невинной жертвой.
Король ждал меня в круглом башенном покое. Этот покой служил ему кабинетом, но я всегда считала это помещение мрачным и неуютным — темные грубые стены, полы из плохо отесанных гранитных плит, суровая темная мебель без украшений, и даже стоявшие на полках фолианты потемнели от времени.
Встретил меня отец не слишком любезно.
— Почему мои дочери приносят мне одни огорчения? — начал он, даже не дав мне произнести ни слова. — Словно у меня нет иных забот, как улаживать их семейные дела.
Я надменно вскинула подбородок.
— Что еще наговорил вам обо мне этот сакс?
— Достаточно для того, чтобы я понял его желание развестись с тобой. Но у тебя я спрошу только об одном: ты и впрямь покушалась на его жизнь? И впрямь нанимала людей, чтобы его схватили и убили в фэнах?
От каменного пола по ногам словно потянуло ледяным холодом. Я вздрогнула.
— Пусть попробует доказать это! Его единственный свидетель, Гай де Шампер, никогда не осмелится появиться при дворе и дать показания…
Я осеклась. Проклятье! — я сболтнула лишнее. Ведь я по идее не должна и понимать, о чем идет речь.
Отец все понял. Веки его на миг опустились, и он покачал головой. Но я не верила, что его это так потрясло. Мой отец, человек, о котором поговаривали, что именно он нанял людей убить на охоте своего брата-короля и ослепил, а потом сгноил в тюрьме другого брата, не вызывал моего доверия, когда ужасался, проведав, что и во мне течет его кровь, а значит, я не остановлюсь ни перед чем.
Но когда он заговорил, голос его звучал спокойно:
— Да, ты на многое способна. Но неужели же ты до сих пор не поняла, что твой муж тебе не по зубам? Ты давным-давно проиграла свою войну против Эдгара.
Я не желала это слушать. Поэтому попросту спросила, что он решил.
— Эдгар Норфолкский уже отправил доверенных лиц в Рим и заручился поддержкой прежних собратьев по ордену Храма. Я мог бы наказать его за самоуправство, лишить титула и посадить в застенок…
Я даже подалась вперед. О, если бы отец так и поступил! Тогда бы я осталась графиней Норфолка, вернулась в Дэнло и сделала то, чего желала больше всего на свете — разделалась с этой тварью из фэнов.
— …Но я не трону твоего мужа.
Я едва не задохнулась, и мне понадобилась вся выдержка, чтобы выслушать его доводы.
Оказывается, то, что король даровал саксу графский титул, расположило к короне саксонских подданных. Но сверх того — Эдгар справляется с возложенными на него обязанностями с блеском: усмирил самое беспокойное графство, в казну без задержек поступают подати, а теперь он привел на смотр превосходное ополчение, обученное и экипированное, что сейчас как никогда кстати.
Отец поднялся и заходил от стены к стене. В свои шестьдесят семь лет Генрих Боклерк выглядел еще бодро, однако я внезапно заметила, что он начал старчески сутулиться. Но что мне за дело до его здоровья, если я не получу от него поддержки? Будь на его месте кто угодно другой — Матильда, Роберт или даже Теобальд, — они бы не позволили так обращаться со мной какому-то саксу. И впервые у меня мелькнула мысль, что Лев Справедливости слишком зажился на этом свете.
— Для всех ты по-прежнему останешься графиней Норфолк, — продолжал король. — Сможешь вернуться в Дэнло и расположиться в любом из королевских замков, когда пожелаешь. С тобой по-прежнему останется твое приданое — пять тысяч фунтов, а этого достаточно, чтобы ты не ограничивала себя в расходах. Между прочим, Эдгар за эти годы приумножил твое состояние и вышлет тебе столько, сколько тебе потребуется. Разумеется, вы не сможете и дальше жить как супруги, но этот статус сохранится за вами, и возможно, со временем вы научитесь ладить. Это все, к чему мы пришли с твоим мужем.
