— Вы мой друг, синьор Овод.
Фердинандо умудрился одновременно улыбнуться и вздохнуть. Его улыбка отразилась в глазах Антонии.
Виченца, 21 мая 1317 года
Маленький отряд под предводительством Пьетро приблизился к воротам Виченцы. Караульные у ворот щурились на полуденное солнце и сверкающие доспехи солдат. Эти кондотьеры не получали приказа начинать атаку, большинство из них с любопытством рассматривали вновь отстроенный город.
Один из воинов подъехал к воротам, чтобы попросить разрешения войти в Виченцу. Он был без оружия, камича под красным кожаным дублетом распахнута из-за жары. У ног его коня вился, вывалив язык, поджарый борзой пес. Молодой человек представился, и его по уставу спросили о пункте назначения.
— Франция, говоришь? Тогда вези с собой итальянское вино.
— Да что там вино — я повара с собой везу. — Караульные захохотали, и Пьетро спросил: — Семейство Ногарола сейчас в городе?
— Да, сир. И сам синьор Баилардино, и его домашние.
— А это еще что за чудовище? — спросил один из караульных, указывая на изрядную тушу, балансировавшую на нетвердом в ногах муле. Толстяк хлопал себя по ляжкам в ответ на какую-то шутку. Он явно был пьян.
Пьетро нахмурился.
— Это испанец, нотариус. Он попросил защиты в дороге. Сколько я с ним натерпелся!
Накануне нотариуса застукали под боком у одной из женщин, тоже просивших защиты. Не то что бы женщина возражала, однако ее муж явно не обрадовался бы.
— Надо же было такому уродиться, — пробормотал караульный, наблюдая, как солдаты Пьетро снова усаживают нотариуса в седло. Порыв ветра сорвал с его головы шляпу, толстяк потянулся за ней — и шлепнулся на землю. Волосы и борода у него оказались черные как ночь, кожа очень смуглая.
Пьетро передернул плечами.
— Это недоразумение утверждает, что владеет семью языками.
Караульные откровенно забавлялись над нетвердым в ногах испанцем. Казалось, он и не заметил, как вместе с отрядом въехал в городские ворота, — так его занимала фляга. Солдаты к нему привыкли за несколько дней пути и не обращали внимания на его ужимки. Им было не до того. Отряд миновал Сан-Пьетро, и испанец принялся задирать всех попадавшихся по дороге женщин; речи его не отличались ни разнообразием, ни пристойностью и прерывались только его же икотой и сморканьем. По нетвердой походке мула было ясно, что за неимением лучших собутыльников хозяин спаивает и бедное животное.
К Пьетро подъехал Фацио.
— Синьор, давайте избавимся от испанца. Мы же довезли его в целости и сохранности. Оставим его здесь, и дело с концом.
Пьетро кивнул.
— Да, я и сам хотел от него отделаться. Эй, Мордуде… Морде… Да, ты! Приехали. Понятно? Да оторвись ты от фляги! Вот она, Виченца. Ви-чен-ца! Ты на месте! — Нотариус осовело уставился на Пьетро из-под своей потертой шляпы. — Ты меня понял? Езжай теперь без нас!
— Но, сеньор, я ведь могу… м-м-м… извините, я могу вам пригодиться. Вам нужен опытный нотариус? Как — нет?
— Так — нет, — отрезал Пьетро. Он начал побаиваться Мордедуры. — Нам писцы без надобности.
— Точно?
— Точнее некуда.
Опытный нотариус покорно вздохнул.
— Как скажете, сеньор. Доброго пути.
— Adios. — Пьетро смотрел, как пьяный мул, спотыкаясь на каждом шагу, везет своего хозяина — возможно, к другому простофиле, который будет иметь неосторожность с ним связаться.
К тому времени, как Пьетро добрался до палаццо да Ногарола, все путешественники, примазавшиеся к отряду, разъехались по своим делам и своим квартирам. К воротам палаццо Пьетро подъехал в сопровождении Фацио и своих тридцати солдат. Им открыли слуги; Пьетро попросил накормить своих людей, людям же велел спать до наступления темноты. Солдаты, не догадывавшиеся о грядущей битве, решили, что синьор не пускает их развлечься из природной вредности, однако поклялись, что не ослушаются. Пьетро провели в покои для гостей. Меркурио проследовал за хозяином.
Пьетро не догадывался, что за ним следили от самой Равенны.
Четыре часа спустя Пьетро, свежий после ванны и дневного сна, проследовал за камеристкой в просторную залу на первом этаже. Все там осталось таким, как ему помнилось, — яркая фреска, изображающая пасторальную сцену, занавеси из тончайшей ткани, трепещущие от малейшего сквозняка, арочные двери, выходящие во внутренний сад. Там, в саду, невидимый за занавесями, журчал фонтан. Пьетро вспомнил, как сидел на балконе этажом выше и гадал, кого изображают статуи. Теперь, проучившись два года в университете, он не сомневался: сосуд, из которого струится вода, держат три музы — Каллиопа, Клио и Мельпомена. Пьетро пришло в голову, что, учитывая, какое значение придают в этом доме астрологии, вместо трех перечисленных муз должна быть одна — Урания.
Меркурио отслеживал каждое движение занавесей, словно надеясь, что из-под них выскочит заяц. У Пьетро от волнения покалывало шею и затылок. Он никого не видел, но не сомневался: за ним наблюдают.
В луче света внезапно что-то сверкнуло. Пьетро заметил в кустах яркие влажные глаза.
— Привет, Ческо, — улыбнулся он.
Мальчик выбрался из засады. Ростом он оказался ровно по колено Пьетро.
— Привет, — отвечал Ческо. Одежда на нем была чистая, но латаная-перелатаная, особенно на локтях и коленях. Волосы у мальчика вились сильнее, чем у Кангранде, но были много светлее. Его давно не стригли — белокурые локоны спадали на глаза. Ческо переводил взгляд с Пьетро на собаку.
— Как его зовут?
— Меркурио.
— Мр…курио! — Ческо хлопнул в ладоши, приглашая пса поиграть. К удивлению Пьетро, Меркурио тут же подскочил к мальчику и улегся у его ног.
Ческо немедленно запустил ручонки в шерсть собаки.
— Тебе повезло, — сказал Пьетро. — Обычно он ложится только у моих ног. — Пьетро приблизился к двери, ведущей в сад. — Ты, Ческо, этого не помнишь. А ведь мы с тобой старые знакомые. Меня зовут Пьетро. Я ищу твою маму.
— Донны нет дома, — отвечал мальчик, продолжая гладить собаку. Пальцы его коснулись римской монеты, болтавшейся на ошейнике Меркурио. Ческо перевел взгляд на Пьетро. — А у тебя нет шляпы.
Это прозвучало довольно странно.
— Верно, нет. — И тут Пьетро осенило. — Ческо, ты меня помнишь?
— У тебя нет шляпы, — повторил Ческо.
— Когда-то ты пытался поиграть с моей шляпой, — сказал Пьетро. — Ты тогда был совсем маленький. Помнишь?
— А у меня есть игрушка. — Ческо протянул Пьетро что-то вроде перекрученной металлической цепи. Звенья сцеплялись замысловатым образом — не поймешь, где начало, где конец.
