— Это вы, мисс Шварц! — воскликнул миссионер с удивлением. — Что случилось? На вас лица нет!
— Плохие новости, которые могут иметь роковые последствия, — сказала Анна. — Два дня назад я послала вам письмо… Теперь мне, правда, известно, что вы возвратились лишь полчаса назад из Вашингтона. Прежде чем я скажу еще хоть одно слово, немедленно пошлите на телеграф и отправьте в Вашингтон депешу следующего содержания… Записывайте, мистер Дантес, прошу вас!
«Существует заговор с целью убийства президента, государственного секретаря Сьюарда и генерала Гранта. Руководитель заговора — Джон Уилкс Бут, позавчера выехавший в Вашингтон. Одного из соучастников зовут Пэйн. Возможно, что это всего лишь кличка».
Отправьте эту депешу, мистер Дантес, и мы продолжим разговор.
Дрожащей от волнения рукой Дантес записал продиктованное Анной, добавив адрес и свою подпись. Он крикнул в столовую, что через некоторое время вернется, и предложил руку Анне Шварц. Этот сильный, уверенный в себе человек казался глубоко потрясенным: его бил озноб. Выйдя на улицу, он подозвал экипаж.
— А теперь рассказывайте, — попросил он свою спутницу.
— С тех пор как генерал Ли капитулировал, Бут и его приятели словно обезумели, — начала Анна. — Из их уст то и дело сыпались угрозы. Но самые важные разговоры велись, к сожалению, в каком-то другом месте; несмотря на все усилия, я не смогла узнать почти ничего определенного. Вскоре, однако, мне стало известно, что речь идет об убийстве Линкольна. Только о способе и времени покушения заговорщики, похоже, никак не могли договориться. Бут был вне себя. Он проклинал Провидение, называл президента, Сьюарда, Гранта и их сподвижников убийцами, ворами, негодяями. Нередко он сжимал кулаки и повторял какие-то непонятные слова. Я запомнила их: “Sic semper tyrannis!”
— Это девиз Виргинии, — печально сказал Дантес, — и он означает: «Да будет так всегда с тиранами!»
— Позавчера, — продолжала рассказывать Анна Шварц, — Бут явился поздно. С ним было еще несколько человек, которых я никогда раньше не видела. Мне кажется, я расслышала имя только одного: его звали Пэйн. Вся компания отправилась в одну из небольших комнат. Я подслушала. На этот раз у меня не осталось сомнений, что план убийства уже разработан. Все покушения должны произойти одновременно. Может быть, удастся, заметил Бут, заманить президента, Сьюарда и Гранта в какое-нибудь одно место, чтобы уничтожить всех разом…
— Великий Боже! — вскричал Дантес. — Это приглашение завтра в театр! Я сделаю все, что в моих силах! Надеюсь, еще не поздно разоблачить этот заговор, самый гнусный из всех.
Между тем они уже добрались до телеграфа. Дантес отправил депешу. Ее принял служащий, ведавший отсылкой депеш в южном направлении. Телеграмма была адресована лично президенту. Едва миссионер вышел из служебного помещения, служащий прочитал послание и вместо того, чтобы отослать по назначению, поднес к пламени свечи и сжег без остатка.
Это оказался бывший актер, участник еще не раскрытого крупного заговора против Севера. На другой день он собрал свои вещи и бежал на Юг. Больше о нем никто не слышал.
— Я собираюсь немедленно возвратиться в Вашингтон, — сказал Дантес, расставаясь с Анной Шварц.
Когда он вернулся в особняк Бюхтингов, все почувствовали, что случилось нечто экстраординарное, и обратили к нему взоры, в которых читался немой вопрос.
— Мне необходимо срочно ехать в Вашингтон, — сказал Дантес. — Кто-нибудь из вас поедет со мной? Речь идет о заговоре против Линкольна, Сьюарда, Джонсона и Гранта… Я уже отправил телеграмму, но хочу поехать сам. Поедем со мной, Ричард. Ты знаешь Вашингтон лучше Альфонсо, да и Бут тебе, по-моему, известен!
Спустя четверть часа Дантес и Ричард распрощались с остальными членами семейства, охваченными глубокой печалью. Приехав на вокзал, они обнаружили, что скорого поезда не предвидится. Все лучшие вагоны и паровозы были отправлены на Юг для перевозки войск на Север, и в первую очередь — в Нью-Йорк. Им пришлось довольствоваться обычным почтовым поездом, который мог доставить их в Вашингтон к вечеру следующего дня. Ричард предложил воспользоваться вынужденной паузой и отправить в Вашингтон еще одну телеграмму. Но линия оказалась занятой.
Когда Дантес и Ричард остались в купе одни, оба чрезвычайно серьезные и озабоченные, Дантес попросил молодого человека рассказать, что же произошло дальше с ним и Ральфом Петтоу.
— Я могу мало что добавить, — ответил Ричард, — потому что в ту же ночь Ральфу удалось бежать, возможно, с помощью одного из тех предателей, которые втайне от нас поддерживали дело южан. Но доказать это было невозможно. Пожалуй, я совершил ошибку, не убив его на месте.
— Да! Пожалуй, ты совершил ошибку, — согласился Дантес. — Этот человек порочен до мозга костей, его уже ничто не исправит. Как бы ты проклинал себя, если бы ему удалось выследить Элизу!
— Я уповаю на Провидение. Оно не допустит, чтобы убийца причинил Элизе какое-нибудь зло, — ответил Ричард.
— Дай Бог, чтобы твои ожидания оправдались! — заметил Дантес. — Я чувствовал бы себя спокойнее, зная, что негодяй находится за решеткой или в могиле.
В Вашингтон они прибыли в девятом часу вечера.
В Белом доме Дантес спросил у вышедшего навстречу секретаря, где можно видеть мистера Линкольна.
— Президент в театре, — гласил ответ.
— Быстрее в театр Форда! — приказал Дантес кучеру, занял место рядом с ним, схватил поводья и принялся погонять сам.
Билетов в кассе не оказалось. Дантеса это не остановило, он поспешил по лестнице прямо в ложу президента. Когда до цели оставалось не более двадцати шагов, он увидел, что дверь ложи распахнулась.
— На помощь! — донеслось оттуда. — На помощь! Врача! Президент убит!
Дантес замер будто пораженный громом и, вытянув руку, схватился за стену. Иначе бы он упал. Вокруг уже царило всеобщее смятение.
— Я врач! — крикнул Дантес. — Пропустите меня!
Ему дали пройти в ложу. В мягком кресле у самого барьера, откинув голову на спинку, сидел человек. Он был ранен в затылок. Из раны медленно сочилась кровь. Какая-то дама склонилась над ним. Дантес узнал в раненом Линкольна. Он приблизился к жертве покушения. Глаза президента были закрыты, лицо выглядело спокойным — похоже, он не испытывал боли. Дантес осторожно приподнял его голову. Несчастный слегка застонал, и лицо его на мгновенье исказила страдальческая гримаса. Дантес сложил руки, возвел глаза к небу и беззвучно зашевелил губами. Потом подошел к Ричарду.
