всём мире ещё никто не пользовался метрической системой мер.
— И что?
— Указывать расстояние в метрах в то время не пришло бы в голову не то что русскому офицеру, но и самому продвинутому европейцу.
— А кто вам сказал, что речь здесь идёт о метрах?
— Но как же? Ведь здесь написано — 40 м. И «ц», что, по всей видимости, означает русскую церковь, а её на территории родового гнезда польских магнатов априори не могло быть!
— Зачем весь этот спор? Давайте сверим с оригиналом…
Колосовский отложил в сторону сутану, в которую ещё не успел облачиться, и пошёл в угол комнаты, где стоял комод на невысоких изогнутых ножках с уникальными античными узорами. Выдвинул верхний ящик и долго шарил в нём. Но так и не нашёл того, что искал.
— Странно… Ведь ещё совсем недавно рисунок был. Не далее, как вчера — точно.
— Вот, взгляните, — Яра раскрыл тетрадь, реквизированную у диакона Пчоловского. — Может, это изображение больше похоже на оригинал?
— Даже не знаю, что вам сказать. Насчёт «ц» и цифры под стрелкой сомнений у меня нет. Но вот то, что вы приняли за букву «м», выглядит не очень разборчиво, впрочем, так же, как и в пропавшем документе… Может, на самом деле кто-то слитно написал две «л»?
— Что ж… Это меняет дело, — язвительно отметил профессор, расцветая хитрой, заговорщической улыбкой, совершенно не свойственной его, обычно простому и добродушному русскому лицу.
А вот Плечов ни о чём ещё не догадался…
Пока!
* * *
Когда учёные вышли из костёла на улицу, там их уже поджидал вездесущий нарком Цанава!
— Опять вы не поставили меня в известность о своих планах! — возмущённо процедил он. — С этой секунды за вами по пятам днём и ночью будет неотступно следовать наш сотрудник. Младший лейтенант Бурмистренко.
— Я!
Из-за широкой спины старшего майора выскочил невысокий худощавый юноша и почтительно наклонил подбородок с ямочкой.
— За каждого из них отвечаешь головой, ясно?
— Так точно!
— Смотри, Василий: от этой интеллигенции можно ожидать любых неприятностей.
— Понял.
— Если вдруг откопают какие-то сокровища и не захотят передавать их нашей родной советской власти — можешь действовать по собственному усмотрению, вплоть до применения табельного оружия.
— Есть!
— И зачем лепить из нас какую-то антисоветскую контру? — решил немного сгладить ситуацию Плечов. — Клянусь мамой, мы с вами заодно!
— А к викарию Колосовскому — без моей санкции — зачем пожаловали?
— Получить разъяснения по поводу рисунка, данные которого вы лично подвергли сомнению.
— Какого ещё рисунка?
— Ну, где «ц» и 40 м.
— И до чего вы договорились?
— Что, возможно, для любого русского офицера, каждый храм — церковь, а расстояние он и вовсе измерял не в метрах.
— При чём здесь русский офицер?
— О, это долгая история.
— Я никуда не спешу.
— Во время Отечественной войны 1812 года один из Радзивиллов — Доминик Иероним — собрал добровольцев из польской шляхты, чтобы принять участие в походе Наполеона.
— Ну и…
— А после поражения под Бородино был вынужден бежать вместе с ним из России.
— Через Несвиж?
— Ну да. А как же ещё? Оставлять своё имущество на разграбление орде он не собирался!
— Какой такой орде?
— Нашей. Русской. Или вы не знаете, что европейцы всегда считали нас нецивилизованными варварами?
— Знаю. Но можешь продолжать. Я весь внимание.
— Хорошо. Только не перебивайте меня больше…
— Ладно, считай, что мы договорились.
— 30 ноября 1812 года в Несвиж вошел преследующий неприятеля полк Карла Кнорринга из корпуса Сергея Алексеевича Тучкова. Местные евреи, сполна натерпевшиеся от чрезмерной жадности здешних правителей, поспешили донести им о несметных княжих богатствах, и Тучков с Кноррингом решили немедленно приступить к допросу доверенного лица Радзивиллов, не успевшего сбежать вместе со своими хозяевами — некоего пана Альберта Бургельского, — с одной-единственной целью: выведать, где находятся вожделенные сокровища. Вскоре тот не выдержал побоев и указал на заветное место.
— Да… Что ни говори, школа правильного допроса — великое дело! Можно сказать — искусство, мастерство, которое не пропьёшь.
— О чём вы, Лаврентий Фомич? — с плохо скрываемым презрением во взгляде покосился на него профессор, ставивший ненасилие во главу своего философского учения (о чём наркому конечно же ничего не было известно).
— Об умении выбивать нужные показания, — уточнил Цанава.
— А…
— Разрешите я продолжу? — не выдержал Плечов, боявшийся потерять нить разговора.
— Валяй!
— … Тучков по старой русской традиции попытался присвоить часть богатств, но об этих планах неожиданно пронюхал командующий Дунайской армией Павел Васильевич Чичагов. Он прижал командующего корпусом к стенке и потребовал немедленно вернуть всё, что прилипло к его рукам… После этого драгоценности описали, погрузили на подводы и отправили в разные стороны великой необъятной страны. В Харьков ушла коллекция монет и медалей (около 12 209 штук), в Москву — религиозная утварь, в Санкт-Петербург — картины, гобелены, посуда и прочее барахло. Однако большая часть сокровищ исчезла. Причём — бесследно, будто испарилась! То ли царские генералы, как это не раз уже бывало в нашей истории, успели прикарманить ненадолго оставшееся без присмотра добро, то ли оно просто потерялось в пути…
— А золотых апостолов случайно не постигла такая же судьба?
— Убеждён, что нет!
— Откуда такая уверенность?
— С тех пор кто-то запустил в обиход слух о том, что обделённый трофеями Карл Кнорринг зарыл их до лучших времён где-то на территории Несвижского дворца.
— Во как?
— То место он будто бы изобразил на рисунке и оставил его на хранение тогдашнему настоятелю костёла Наисвятейшего Божьего Тела, как ни странно, — весьма лояльному к русскому царю. Но привередливая судьба распорядилась совершенно иначе… 17 августа 1813 года в бою при Кульме [25] полковник был тяжёло ранен, а спустя несколько лет и вовсе умер… Как утверждают шутники: окончательно и бесповоротно.
— Отставить чёрный юмор… Вы ничего не приврали?
— Нет конечно.
— Ну, раз так, товарищ младший лейтенант, оружие можете не применять, — милостиво позволил нарком.
— Есть не применять.
— Но следить за ними ты по-прежнему обязан в оба глаза.
— Понял.
— Ну а я присоединюсь к вам только в пятницу, если, конечно, раньше ничего сверхъестественного в Несвиже не случится.
— Будем надеяться, — тяжело вздохнул привыкший уже к разным неожиданностям профессор, поблескивая глазами — озорными и не утратившими блеска.
* * *
— Ну что скажете, Фёдор Алексеевич? — очутившись во владениях Ядвиги Мечиславовны, завязал серьёзный разговор Плечов.
— По поводу чего? — прикинулся непонимающим Фролушкин.
— А то ты сразу не догадался? Что означает твоя реплика «это меняет дело»?
— Пошевели мозгами сам… Если они есть, конечно.
— Сомневаетесь?
— Нет конечно. Пытаюсь встряхнуть твой разум, и заставить неглупую башку
