— Да, ты настоящий мужчина, — вздохнул Мэлвэллет, — в твоих жилах течет горячая кровь Мэлвэллетов, моя кровь. Сейчас мы простимся, но прежде чем я уйду, ты не откажешься вложить свою руку в мою и сказать мне, что ты действительно простил мне мою вину перед тобой?
Он протянул Саймону руку, и во взгляде его застыла тоска.
Саймон нерешительно ответил на жест Мэлвэллета. Их руки встретились, готовые, кажется, вот-вот разжаться.
— Если мне было причинено зло, я готов простить это, потому что, оставленный на произвол судьбы, я стал тем, кто я есть, а не избалованным юнцом при знатном вельможе.
Пожатие руки Мэлвэллета стало твердым и спокойным.
— Обещай мне только одно, Саймон: если я когда-нибудь буду тебе необходим, если когда-нибудь ты решишь вычеркнуть из памяти этот день, смиришь свою гордость, ты придешь ко мне, а не снизойдешь до этого.
Саймон нахмурился.
— Если когда-нибудь вы будете мне необходимы, то знайте: мне и самому по силам выдержать любое испытание. Не ждите, что когда-нибудь я возьму назад свое «нет». Такого не будет никогда. Это я могу твердо обещать вам, милорд.
Мэлвэллет до хруста сжал руку Саймона. Потом быстро отпустил ее и взглянул на Саймона, как-то криво и жалко улыбнувшись.
— В тебе, мой сын, я узнаю самого себя, — почти прошептал он и быстро вышел, не сказав больше ни слова Фалку и не оглянувшись.
Оставшись вдвоем, Фалк и Саймон долго молчали. Фалк смотрел на Саймона так, словно видел его впервые.
— Скажи, ради себя или ради меня ты сказал Мэлвэллету «нет»? — спросил он.
— Может быть, ради нас обоих, — ответил Саймон и размеренным шагом удалился из зала.
Глава V
Спасение девицы и раскрытие заговора
Оставшаяся часть года протекала для обитателей Монтлиса спокойно. Жесткая хватка Саймона в делах столь сильно воздействовала на его подчиненных, что они всячески старались не раздражать его и угождать ему, независимо от того, был ли он дома или отсутствовал. Это позволило Саймону разъезжать по владениям Фалка, наводя порядок в округе. Иногда он брал с собой юного Алана, но гораздо чаще Саймона сопровождал его сквайр, крепкий молодой человек, готовый идти за своего патрона в огонь и в воду. Время от времени Саймон отправлялся в самые отдаленные уголки земель Фалка, так что его отлучки из Монтлиса затягивались на несколько дней. Фалк из-за этого дулся и недовольно ворчал, правда, не очень уж сердито, но очень хотел знать, зачем вообще нужны эти отлучки. Сам же Саймон никогда не говорил ему, зачем он разъезжает кругом, зорко следя за делами во владениях милорда. А между тем кое-какие планы уже зарождались в голове Саймона, верным признаком чего была его задумчивость.
Сначала ворчание Фалка было громким и постоянным, но когда он заметил, что это не оказывает на упрямого капитана должного действия и что во время его отсутствия дисциплина среди его подчиненных нисколько не ослабевает, недовольство Фалка пошло на убыль, и он предпочел смотреть сквозь пальцы на причуды Саймона.
Одним прекрасным утром (это было уже в 1404 году) Саймон выехал верхом из Монтлиса, взяв направление на юго-восток. С ним ехал Роджер, его сквайр, пребывавший в мрачном настроении, потому что в тот день он имел неосторожность рассердить Саймона и получил от него нагоняй, сопровождаемый пронизывающим взглядом, столь хорошо известным Роджеру и потому нагонявшим на него страх. Вот почему не могло быть и речи о приятной прогулке, и Роджер, чувствуя тяжесть на душе и беспокойство, трусил на своем коне позади своего господина и на почтительном расстоянии от него. Саймон не обращал на него внимания и не испытывал ни малейшего желания заговорить с ним. Сейчас, как и всегда, он был молчалив, а если уж говорил, то редко, но только по существу. Вскоре после 10 часов он сделал остановку возле придорожного трактира и спешился. Роджер подъехал, чтобы принять от Саймона повод его коня, которого полагалось отвести на конюшню, после чего Роджер мог отобедать и сам. Саймон вошел в трактир и заказал весьма обильную еду. После обеда он быстрее прежнего продолжил путь в направлении графства Суффолк. По дороге они проезжали мимо обширного участка возделанной земли с маленьким замком, возвышающимся над откосом, откуда хорошо просматривались окрестности. Местность казалась густо населенной, но над самим замком и окружающими его полями и лугами витал незримый дух уныния и запустения.
Саймон придержал своего коня и привстал на стременах, чтобы получше осмотреть местность. Здесь было вдоволь пастбищных угодий, хороших и плодородных, как показалось Саймону на первый взгляд. Поодаль виднелись фруктовые сады и лес, и там же неторопливо текла речушка, извиваясь возле замка и пересекая владения из конца в конец. Имение казалось зажиточным, однако настораживала какая-то странная неподвижность, царившая здесь, и запущенность, возникшая по крайней мере несколько месяцев назад. Кое-где на полях возились какие-то люди, но куда больше народу сидело у порога своих домиков, меля от нечего делать языком. Саймон подозвал к себе одного из крестьян, и тот поспешно приблизился, опустившись на колени возле самого коня Саймона.
— Чья это земля? — спросил Саймон.
Крестьянин горестно покачал головой.
— Ваша милость, нет у нас теперь хозяина, кроме короля. Это королевская земля, я так думаю, а над нами никого сейчас.
— Как так?
— Наш господин пошел с лордом Хотспуром против короля, сэр. И теперь нашего господина больше нет, умер он.
При этих словах крестьянин перекрестился.
— От меча или от петли? — спросил Саймон.
— От петли, ваша милость, — ответил крестьянин приглушенным голосом и робко взглянул на Саймона. — Так кончают все изменники, — поспешно и угодливо добавил он.
— Его имя? — продолжал Саймон, будто не слышал последнего замечания.
— Джон Барминстер, ваша милость.
— Наследника нет?
— Нет, ваша милость, а земля конфискована.
— Как называется это место?
— Все называют его «Красивое пастбище», ваша милость.
Саймон осмотрелся вокруг.
— Сколько здесь лье в окружности?
— Четыре, ваша милость. Это ведь баронские владения.
— Скота много?
— Шесть стад, ваша милость, и все отменные, вот только одно стадо пало прошлой ночью от коликов. Так и пошло с тех нор, как хозяина не стало. Конюшня полна, да лошади ожирели и обленились, потому как работы почти нету для них. У управляющего три сокола, хорошие птицы, сэр, а уж какие быстрые! Опять же гончие совсем одичали, и овцы разбрелись без хозяйского глазу, а сами мы делаем, что придется, то одно, то другое, так что и землю почти не пашем, зато пьянство да воровство развелось повсюду.
