По витой лестнице медленно спускался человек с черной маской на лице. На последней ступени он остановился и спокойно спросил:
— Что тут за шум, мистер Смит? Мне нужен покой… Скажите, чтобы они не шумели.
— Его честь! — произнес со страхом Том. Попались! — проворчал Боб Лантерн, спрятавшись в оконном углублении.
Его честь медленно поднялся.
Мистер Смит встал и подкатил конторку на прежнее место.
— Возьмите это! — сказал он холодно, показывая на обезображенный труп Сони.
— Слушаю, мистер Смит! — почтительно ответил Тернбулль.
И как будто ровно ничего не случилось: мистер Смит снова начал читать свой «Таймс» в ожидании Николаса.
— Бедняжка Сони! — сказал кто-то в толпе.
— Он так чудно лаял! — пропищал Снэль жалобным голоском.
В одной из комнат, выходившей на Корнгильскую площадь и убранной с азиатской роскошью, у окна с закрытой шторой находился знакомый читателю мечтатель, которого он видел в Темпльской церкви и который возбудил тогда ревность в бедном Стефане Мак-Набе, молодом лондонском докторе.
Мечтатель лежал на бархатной кушетке и курил из длинной трубки с янтарем. У него было бледное лицо, на котором отражалось утомление вследствие ночи, проведенной без сна. Перед ним в роли пюпитра стоял маленький негр, держа в руках раскрытую книгу, на страницах которой время от времени сэр Эдуард останавливал свои рассеянно смотревшие глаза. На креслах подле него лежала черпая маска и маленький четырехствольный пистолет.
Лакей вошел в комнату и доложил, что какой-то Боб Лантерн желает сказать что-то важное его чести. Сэр Эдуард отдал приказание впустить его и сделал знак негру, чтобы тот вышел.
Вошел Боб Лантерн, согнувшись в три погибели и едва касаясь ногами роскошного ковра.
Не доходя несколько шагов до сэра Эдуарда, он смиренно остановился.
— Что тебе нужно? — спросил хозяин.
— Я пришел поклониться вашей чести, — с унижением отвечал Боб, и доложить, как вы изволили приказать, об известном вам деле.
— О каком деле? Говори коротко и ясно.
— Постараюсь, ваша честь. Разве вы изволили забыть Темпльскую церковь и хорошенькую барышню? Славная штучка!
В Темпльской церкви сэр Эдуард испытал такие сладостные ощущения, что после первых же слов Боба ему припомнилось все.
Немного помолчав, он сказал:
— Да… да! Она прелестна! Какое благочестие в глазах, какая невинность во взгляде! Сколько скромности в ее голосе! И сколько любви во всем этом!.. Да, штучка славная. — Эдуард взглянул на Лантерна: — Я тебе поручил…
— Так точно. Поэтому-то я и последовал за барышнями… Их две сестры.
— Где же она живет?
— Какие вы счастливые, ваша честь, близехонько отсюда! Вам не нужно будет и извозчика.
— Но где? — прервал с нетерпением Эдуард.
— Напротив вас, на другой стороне площади, ваша честь, — быстро отвечал Боб. — Вот там.
Боб Лантерн указал пальцем на второй этаж противоположного дома. Эдуард посмотрел в ту сторону и потом так стремительно подошел к незавершенному окну, что молодая девушка, стоящая у окна противоположного дома, не успела отойти.
— Она, это она! — сказал Эдуард, когда очаровательное видение исчезло. — Я уверен, что это она! Прекрасно, — сказал он, обратившись к Лантерну. — Ступай и скажи мистеру Смиту, чтобы он заплатил тебе.
— Для меня было бы несравненно приятнее и почетнее, — отвечал Боб с видимым смущением, получить награду из собственных рук вашей чести.
Эдуард подал ему два соверена и сделал знак удалиться.
— Да пошлет вам Господь, чего вы желаете! — проговорил Боб, низко отвешивая поклоны.
Уходя, он бормотал: «Сорок-то жалких шиллингов за то, что открыл ему жемчужину. Это дьявольски несправедливо. Ну я ему отплачу…».
Эдуард же снова прилег на кушетку. Отдернув немножко шторы, он посмотрел на окна противоположного дома. Но он ошибся: очаровательное видение, замеченное в окне противоположного дома, было не прекрасной сборщицей из Темпльской церкви, а ее сестрой.
Глава тринадцатая
ПРОСЬБЫ АННЫ ПОДЕЙСТВОВАЛИ
Выросшая вдали от света Клара не растратила на мелочные, пустые прихоти своих душевных и физических сил. Поэтому, увидев Эдуарда, она, по невольному влечению сердца, сразу полюбила его полною, глубокою и восторженною любовью. Такая любовь и может быть только у тех, которые живут в уединении тихою, мирною жизнью.
Обе сестры, Клара и Анна, провели детство в Локмебене, где их отец занимал должность главного судьи. Сестры потеряли мать именно в то время, когда материнские ласки и наставления становятся особенно необходимыми. После того, еще года два или три, они пробыли у отца. Но вот в поведении судьи Мак-Ферлэна произошла разительная перемена: на все поступки его стала ложиться печать неведомого значения. В доме начали появляться незнакомые люди и, запираясь, он вел с ним нередко продолжительные беседы. Он стал уезжать, но куда и зачем — никто не знал. Около этого времени Мак-Ферлэн обратился с просьбой к сестре своей, мистрисс Мак-Наб, матери Стефана, проживавшей в Лондоне, взять его дочерей.
В то время мистрисс Мак-Наб находилась в большой горести: ее муж был убит неизвестно кем. Поэтому она обрадовалась предложению брата, приняла с распростертыми объятиями племянниц и полюбила их материнскою любовью. Всякий раз, когда братнее приезжал в Лондон, она опасалась, что он разлучит ее с дорогими девушками, но Мак-Ферлэн об этом вовсе и не думал. Во время пребывания в Лондоне он занимался исключительно своими делами.
Стефан также истинно братской любовью полюбил кузин. Когда отец его пал под ударами убийцы, он был ребенком, но в его Памяти глубоко врезались как страшная смерть отца, так и черты лица убийцы, несмотря на то, что последнего он видел только мгновение. В его воспоминании убийца остался человеком высокого роста, сильным, здоровым. Он наносил последний удар, когда с лица его упала маска: над его нахмуренными черными бровями проходила белая полоса, след от давно зажившей раны.
Стефан стал студентом медицинского факультета в Оксфордском университете. В первые годы учения у него завязалась тесная дружба с одним из своих товарищей. Молодые люди тем сильнее привязывались один к другому, что в них все было различно, если не сказать — противоположно. Один принадлежал к высшей английской аристократии, другой родился от простого гражданина. Дворянин отличался страстностью и смелостью; у недворянина характер был положительнее, спокойнее, не дававший доходить до крайности.
