— Его имя Ленчестер, Бриан Ленчестер, — ответила Сюзанна с гордостью.
На губах старухи мелькнула легкая презрительная насмешка:
— Бриан Ленчестер! Этот бедняк, брат богатого графа Вейт-Манорского… Мой Бог, неужели из-за него вы столько плакали?
— Да, я люблю его. Я горжусь этим чувством! — выговорила Сюзанна с необыкновенной гордостью.
— Отлично, — поспешила поправиться герцогиня, — я француженка, следовательно, я люблю иногда шутить и смеяться… Пожалуйста, не сердитесь на меня, дитя мое.
— Впрочем, когда умрет граф Вейт-Манорский, Бриан Ленчестер может сделаться наследником его титулов и имуществ, — продолжала герцогиня. — Главное теперь состоит в том, чтобы вы могли видеться с ним.
— Когда, когда я его увижу? — воскликнула Сюзанна.
После некоторого размышления старуха ответила:
— Сегодня вечером.
— Сегодня вечером! Сегодня вечером! — повторяла Сюзанна, как бы стараясь узнать, верно ли она расслышала. — Вы очень добры. Благодарю, я буду теперь любить вас, — сказала она с выражением искренней радости и благодарности в голосе, и крепко пожала руку герцогине.
— Бедное мое дитя, — сказала та с сожалением, — вы его любите очень сильно. Такая любовь опасна. Можете ли вы скрыть от него что-нибудь?
— Нет, я все буду рассказывать ему.
— Вы убьете себя!
— Какая же цена мне в моей жизни?
— Поймите, вы можете таким образом погубить его!
Сюзанна помрачнела.
— Не думайте, пожалуйста, что грожу вам, моя дорогая, — объясняла старуха. — Я говорю вам только то, что есть на самом деле. Всему городу известен характер Бриана Ленчестера. Он весьма эксцентричен и отважен до самозабвения. Если вы сделаете ему только намек на организацию, остальное произойдет само собою. Он непременно будет бороться с таинственной властью, но она его сломит, как прутик.
— Я ничего не скажу ему об этом, — сказала Сюзанна.
— Если вы сделаете так, то поступите таким образом, как поступил бы каждый здравомыслящий человек на вашем месте. Можете наслаждаться благами жизни, но не вступайте в безумную борьбу, из которой вы никогда не выйдете целы. Да и что за надобность ему знать ваши тайны. Любовь вдовы князя де Лонгвиль, красавицы, двадцатилетней женщины, и вдобавок еще богатой как царица, может опьянить счастьем бедного дворянина Бриана Ленчестера.
— Я буду нема с ним как рыба, — повторила Сюзанна. — Но вы сказали, что я увижусь с ним сегодня вечером?
— Я не изменю своему обещанию, — сказала француженка и в ту же минуту позвонила горничной и спросила письменный прибор.
Она написала две записки и отдала горничной, сказав:
— Марриет, вот две записки: эту передай Джеймсу и скажи ему, чтобы он сейчас же отнес к доктору, другую отошли с Диком майору, чтоб через полчаса она была на месте! Передай Меду, чтоб в половине седьмого была подана карета княгини. Ну, а теперь можешь идти.
— Ма chere niece, — продолжала герцогиня после ухода горничной, — сегодня в Ковент-Гарденском театре немецкая опера. Вся аристократия соберется там. Переоденьтесь — мы едем в театр.
— Но вы обещали?
— Сэр Бриан Ленчестер тоже приедет в театр.
— Однако, откуда вы это знаете?
— Будьте уверены, моя милая племянница, что вы там его увидите.
В Лондоне, от угла Финчленской улицы и Корнгильской площади, в то время, когда происходили описываемые события, пролегал тесный грязный немощеный переулок. В него, Финчленскую улицу и Корнгильскую площадь выходил тремя своими сторонами громадный дом. Сторона, выходившая в переулок, была мрачного вида; в части, выступавшей на улицу, кипела промышленность; наконец, фасад на площади, великолепный снаружи, занят был в нижнем этаже двумя роскошными магазинами.
На одном из них красовалось имя Фалькстона. Это был магазин ювелирных изделий. В другом продавались всевозможные туалетные вещи: тут были и лакированные ботинки, шелковые чулки, манжеты, готовые сюртуки, фраки, пледы и т. д. Второй магазин, как видно по вывеске, принадлежал мистрисс Бертрам.
Оба магазина пользовались большой известностью и привлекали к себе многих покупателей.
Финчленская улица, довольно узкая и достаточно грязная, была как бы переходной ступенью от широкой, светлой и чистой площади к мрачному переулку. В части вышеозначенного громадного дома, выходившей на эту улицу, находилась, между прочим, меняльная лавка. В окнах ее были вделаны крепкие решетки и висели шторы, что придавало ей таинственный вид. Хозяина звали Вальтером. В соседней лавке помещался продавец и скупщик старых вещей и редкостей Практейс.
В мрачный переулок смотрели девять-десять окон большого дома. Окна были укреплены массивными железными решетками, а стекла замазаны мелом, так что любопытному глазу нельзя было высмотреть, что находилось внутри дома. Здесь помещалась контора торгового дома Эдуарда и K°.
Все соседние кумушки ломали головы над вопросом: какую торговлю вел торговый дом? И ни одна не могла добиться толку. Видели, что часто приносили туда тюки; замечали, что нередко даже повозки останавливались у дверей, тюки и пакеты исчезали в доме; но никто никогда не видал, чтобы что-нибудь из него выносили. Никто также не знал в лицо ни хозяина торгового дома, ни его компаньонов. Регулярно, раз в месяц, человек тридцать, а иногда и более, матросов входили в контору торгового дома. Единственное живое существо, которого видали, был лакей, появлявшийся иногда на пороге дома и неизменно одетый в ливрею огненного цвета.
На другой день после бала в Тревор-Гоузе матросы несколькими группами вошли в дом. Лакей, насчитав их три дюжины, запер дверь на замок и удалился.
Матросы почти все были здоровые ребята, с отчаянной наружностью. Взглянув на их физиономии, сразу можно было заметить, что большая часть их погрязла в разврате.
В числе их находились два мальчика, едва вышедшие из детского возраста.
Читатель уже знает некоторых из этих молодцов.
Тут был и здоровенный Том, толстая бочка Чарли, Патрик, лающая собака Сони, мяукающая кошка Снэль и другие сотоварищи капитана Педди, которых нет нужды здесь называть по именам. Но, странное дело, самого добрейшего капитана, в его синем застегнутом фраке и лосиных панталонах, видно не было.
Контора помещалась в громадной комнате, разделенной надвое решеткой, плотно занавешенной изнутри толстою зеленою занавесью. В решетке находились маленькие окошечки. Под одним из них виднелась надпись: «Касса». Вдоль стен в комнате стояли скамьи, на которые теперь, храня глубокое молчание, усаживались матросы.
