— Как пару тростинок… Срез такой гладкий!..
Мысроко кивнул головой:
— А на жале клинка — никакой зазубрины. Вот так же легко Шогенуко будет разрубать этой саблей шлемы врагов. — Он вручил Жамботу свой дар и как ни в чем не бывало сел на место и отпил воды из чаши. К го гость положил возле себя саблю и тоже сделал несколько жадных глотков.
Слуги тотчас убрали столик-трехножку и внесли новый, с очередной переменой блюд. Среди прочей посуды на нем стоял серебряный кубок филигранной работы. Мысроко пододвинул его к Жамботу:
— Пить мармажей[26] будешь из него дома. А пока этот сосуд наполнен не хмельным напитком, а золотыми монетами. Пригодятся тебе для отделки оружия и конской сбруи. Ну да вы, здешние кабардинские воины, лучше меня знаете, как использовать расплавленный металл, в который у вас превращается каждая монета, попадающая к вам в руки. Ведь вы все еще не признаете денег, не привыкли чего-то покупать, а тем более продавать.
— Спасибо тебе за все, старший друг мой, — тихо сказал Шогенуко. — Я не заслуживал такой высокой чести — получить от тебя столь замечательные дары. Если мне удастся совершить подвиги, достойные того, чтобы о них был сложен хвалебный орэд, то гегуако обязательно упомянет в песне об огненном трабуко и стальном поясе-клинке, которых не имеет ни один из князей Кабарды.
— Пусть поможет тебе аллах достигнуть того, к чему стремится твоя благородная душа, — ответил Тамби.
— Я больше надеюсь на силу своих рук и мощь своего оружия, — не удержался Жамбот.
— Шогенуко, ах, Шогенуко, — укоризненно сказал Тамби. — Это про таких вот, как ты, сказано в Коране: «На сердце их и уши аллах наложил печать, а на глаза надел повязку». Мне бы сейчас разгневаться на тебя, но, видно, я плохой мусульманин и не могу этого сделать. Жаль, что у нас с тобой нет человека, который читал бы нам Коран и разъяснял мудрость его аятов.
— Хорошо, Мысроко, — улыбнулся Жамбот. — Я обещаю тебе найти такого книгочея. А может, нам удастся захватить какого-нибудь абыза[27] в набеге на аварские станы…
* * *
На следующий день к ночи, как и договаривались накануне, седлали коней, проверяли прочность упряжи, последний раз осматривали копыта лошадей, складывали в переметные сумы гомыло — походную непортящуюся пищу. Достаточно было взято и вяленых бараньих боков, и твердых, как камень, лепешек соленого сыра, и мешочков с голилем — просяной мукой с медом, удивительного блюда, сохраняющегося съедобным в течение десяти, а то и двадцати лет.
Не были забыты и мешки, и связки веревок для будущей добычи, а также куски белой ткани — джебына — на случай, если придется кое-кого хоронить в походе. У многих были с собой завернутые в тряпочку кусочки дерева, в которое ударила молния, — это предохраняло от дурного глаза.
Когда земля укрылась тремя черными, как душа предателя, покровами, двинулись в путь. Никто из посторонних не должен был видеть, в какую сторону отправляется отряд. И пусть каждая собака во всей округе уже знала точную дорогу и цель похода, но только никто не посмел бы обнаружить свою осведомленность.
Скакали, конечно, не придерживаясь никаких троп и наезженных путей, а напрямик — через травянистые реки, через лесистые склоны предгорий. Впереди ехал Биберд, который хорошо видел в темноте и лучше всех умел угадывать верное направление.
Прошло два дня и две ночи, и позади осталась переправа через Терек, где утонул один из всадников отряда, остались позади и пустынные равнины Талустановой Кабарды, позже получившей название по имени другого князя Геляхстаней, а еще позже — Малой. Еще через день и две ночи, когда Тамби и Жамбот были почти у цели своего похода и на рассвете увидели Сарыкум — диковинную гору из желтого песка, произошла редкая в таких случаях встреча: князья, едущие в набег, неожиданно столкнулись с князем, который возвращался из набега, Шогенуко и его насторожившиеся уорки не сразу поняли, что за отряд движется им навстречу. Но вот князь издал тихое, чуть насмешливое «ах!» — и ухмыльнулся. Молодые уорки переглянулись, едва удерживаясь от смеха.
— Как думаешь, Мысроко, кто это едет? — обратил Жамбот к старшему другу.
— Я вижу группу всадников, а еще огромную арбу, на которой развалился толстый, как раскормленный вол, мужчина в помятой одежде. Он, кажется, ест кусок мяса. А кто он, я уверен, ты знаешь лучше меня.
— Сейчас, дорогой Мысроко, ты познакомишься с главным князем Большой Кабарды Берсланом Джанкутовым.
Воины встречного отряда, видимо, тоже узнали своих соплеменников и теперь без всякой опаски приблизились к Жамботу, который выдвинулся вперед, чтобы первым приветствовать «князя большой арбы», как потихоньку называли Берслана неугомонные остроумцы.
— Уэй! Молодой Шогенуко! — рявкнул хриплым басом князь Джанкутов. — Я тебя узнал еще издали. Ведь у меня глаза, как у голодной рыси!
— Да будет счастливым твой путь и достижимы его цели, добрый наш князь! — сказал Жамбот, спешиваясь и подходя к арбе.
— И тебе удачи… Не обидишься, если я не слезу с арбы, если у тебя нет ко мне большого разговора? Ведь не так уж молод я…
— Какие могут быть обиды! Но я не один. Ты слышал, наверное, о Мысроко Тамби?
— А-а! Так это он и есть, потомок египетских меликов? Придется слезать с арбы. — Берслан, кряхтя, приподнялся и ударил в ладоши. — Эй! Сами не знаете, что делать? — крикнул он своим приближенным.
Ему помогли спуститься на землю. Мысроко уже стоял рядом с Жамботом.
Берслан Джанкутов был высокого роста, широкоплечий, длиннорукий, но все эти качества как бы заслонялись поистине необъятным брюхом, мерно колыхавшимся при ходьбе, при смехе и даже при разговоре. Пухлые щеки, начинаясь от самых глаз, заплывших жиром, спускались ниже подбородка и лежали на плечах. Мясистый нос крючковато нависал над верхней усатой губой, а толстая нижняя губа нависала над подбородком, покрытым редкой растительностью, сквозь которую просвечивали тугие жировые складки короткой шеи. На нем была простая, без газырей, черная черкеска, сильно засаленная на груди и на рукавах, и какая-то бесформенная шапка из хорошего серого каракуля. У пояса болтались богатый кинжал с необычно длинной рукоятью и кривой нож в серебряных ножнах.
Берслан приподнял указательным пальцем правое веко и открыл глаз пошире. Мысроко чуть не вздрогнул, ощутив на своем лице острый проницательный взгляд умного и властного человека. Ему даже подумалось, что глаза у этого необъятного князя и в самом деле зоркие, как у голодной рыси.
— Пусть радость сопутствует тебе на земле Кабарды, пришелец из Мысыра, — пробасил Берслан.
