— Как раз мы теперь на чужой земле… — сказал Шогенуко.
— Ха! Понимаю, к чему ты клонишь, Жамбот, — перебил Джанкутов. — Но торопиться вам некуда. Да и я сейчас, после нашей встречи, не спешу. То, зачем вы едете, скоро само к вам придет. Мне тут повезло… — Берслан высыпал в пасть пригоршню очищенных орехов. — Караван… тезиков, купцов, из… этой… Персии. Очень были богатые тешки… — Князь прожевал орехи и запил их несколькими глотками мармажея. — Теперь эти тезики… очень бедные. — Грузное брюхо заколыхалось от мощного утробного хохота.
С трудом отсмеявшись, Берслан объяснил:
— Так вот. «Само придет» — это, значит, погоня. Уверен, что персы уже собрали в кучу все шайки головорезов из здешних мест и скачут по моим следам. Если бы не вы, молодые мои друзья, то меня они все равно бы не догнали. Зато теперь они увидят дружину вдвое большую, чем рассчитывают увидеть. Вся добыча от стычки — лошади, оружие, пленные — ваша. А мне уже хватит. Очень был богатый караван: драгоценные камни, золото, кармазин — сукно ярко-алое, тонкое. В Астрахань везли. Да вот не довезли. Уах-ха-ха!
Мысроко заметно повеселел:
— Что ж, я думаю, мы с Жамботом подождем немного.
— Ну как тут не подождать! — откликнулся Жамбот. — Надо только предупредить наших людей, пусть они…
— Уже предупреждены, — успокоил его Берслан. — Мои-то знают свое дело. Это такие сорвиголовы, что готовы на хвосте шайтана Хазас[30] переплыть!
И действительно, дружинники двух отрядов уже успели и подготовить оружие и рассредоточиться таким образом, чтобы в любой момент оказаться в удобном для боя построении. И коней все держали при себе.
— А пока, — сказал Берслан, — ешьте мед и орехи и знайте, что не про меня придумана пословица: «Кто любит сладко поесть, тот ни с кем не поделится». Уэйхе-хе-хе! А что благородному человеку надо? Приятная беседа за хорошим столом да добрая слава… — в горле у князя что-то зашипело и забулькало, и вдруг полилась песня:
Лопнула подпруга,
Тетива порвалась,
Так и есть — порвалась!
Сквозь мою кольчугу
Кровь ручьем струится,
Так и есть — струится!
У вождя шапсугов[31],
Ой, клинок булатный,
Так и есть — булатный…
Песня осталась недопетой.
Из-за песчаной горы вылетел на разгоряченных конях отряд вооруженных всадников. Слишком поздно увидели наемники персидскою каравана, что дружина кабардинского князя неожиданно разрослась и теперь раза в полтора превышает их «отряд возмездия». Воины трех князей были уже в седлах и рванулись навстречу. «Погоня», состоявшая из джигитов многих национальностей, зачастую не совсем понимавших друг друга, билась отчаянно смело, но не могла устоять перед натиском кабардинцев.
Многие уже корчились от ран на земле, между лошадиных копыт, а некоторым было уже все равно, чем записи эта схватка и чем закончатся тысячи других кровавых побоищ, которым еще предстояло либо прославлять, либо осквернять кавказскую землю.
Джанкутов сидел на своей арбе и, что-то бормоча себе под нос, пускал стрелу за стрелой в гущу неприятельских всадников. Делал он это очень быстро и умело: почти все стрелы попадали в цель.
Жамбот увлеченно рубился на саблях с могучим длинноруким кумыком, впервые испытывая в бою гибкий дамасский клинок. Он сейчас с радостью смотрел, как после каждого удара отлетали от кумыкского щита стальные бляшки.
Скоро и щит раскололся надвое, и верзила-наемник получил смертельную рану в крутую шею.
На Мысроко наседали сразу трое, но опытный витязь не терял хладнокровия. К тому же и Тузар пробивался к своему князю. Страшны были удары Мысроко, и если соперникам случалось перехватить спокойный взгляд грозного противника, то в глазах его они читали свою смерть. Одному из них Тамби отхватил ногу выше колена, и она повисла, застряв в стремени, тогда как сам всадник свалился с коня. Со вторым, столкнувшись вплотную боками лошадей, он разделался проще: отбросив щит, ухватил врага свободной рукой за пятку, рванул вверх и вышвырнул из седла. К третьему Мысроко не успел обернуться. И Тузар опоздал со своей длинной пикой. А перед смертью краснобородый перс рубанул Мысроко по правой руке чуть ниже плеча тяжелым боевым топором. Было слышно, как хрустнула кость. Рука безжизненно повисла, и окровавленная сабля Тамби выпала из коченеющих пальцев и воткнулась в разрыхленную копытами коней землю. Это случилось под самый конец побоища, когда часть наемников уже поскакала прочь с поля сражения, а окруженные стали бросать оружие.
Тузар взял коня Мысроко под уздцы и отвел его к берслановской арбе. Тамби спешился без посторонней помощи и сел на то место, где совсем недавно делил трапезу, с Джанкутовым. К раненому подскочил княжеский лекарь, но Тузар отпихнул его в сторону. Верный спутник Мысроко, он и сам кое-чему научился в Египте и не доверял местным хакимам. Тузар осторожно снял с руки князя перчатку и наруч, подрезал ткань рукава и оголил рану. Из глубокого рубца, доходившего до раздробленной кости, хлестала кровь, и потому Тузар прежде всего перетянул кожаным шнуром руку повыше раны, залил ее медом и перевязал чистым полотном. Потом наложил на повязку пару дощечек и перевязал руку теперь уже вместе с дощечками. Пришлось еще снимать черкеску, расстегивать ремешки панциря и тоже снимать его. После этого черкеску надели снова, а руку, чтоб не висела, согнули в локте и привязали к туловищу широкой полосой ткани.
Все это время Джанкутов и Шогенуко добродушно посмеивались над Тамби, а тот улыбался и отшучивался. Лицо его было бледнее обычного, и на лбу выступили бисеринки холодного пота.
Подошел Биберд, поздравил Мысроко с почетной отметиной и сообщил, что ими захвачено сорок две лошади и двадцать семь пленных, не считая тяжелораненых. Оружие шпажное, драгоценностей нет совсем. Съестные припасы тоже дрянь. Вот только мешок с изюмом оказался на одной из вьючных лошадей…
— Изюм давайте сюда! — крикнул Джанкутов. — А все остальное пусть забирают Тамби и Жамбот. И пора ехать домой. Вот только выпьем на дорожку…
На этот раз Берслан не стал вылезать из арбы. Пил и закусывал изюмом, полулежа на своих любимых подушках. Мысроко он заставил не только осушить полную чашу, но и проглотить несколько комочков целительною медвежьего жира, смешанного с костным мозгом оленя. Это прекрасное снадобье Джанкутов извлек из неисчерпаемых недр все той же знаменитой арбы.
