— Не угодно ли господам в ожидании пройти ко мне в комнату?
— Конечно, конечно, — ответил король. — Комнату, поскорее комнату!
— Как поступить с лошадьми ваших превосходительств?
— Поставь их в конюшню. За ними приедут от моего имени, от имени герцога д'Асколи, понял?
— Понял, ваше превосходительство. Герцог д'Асколи взглянул на короля.
— Я знаю, что говорю, — промолвил Фердинанд. — Пойдемте, нечего терять время.
Хозяин отвел их в комнату, зажег две свечи.
— Но у меня имеется только кабриолет, — сказал он.
— Кабриолет так кабриолет, был бы прочный.
— Отличный кабриолет, на нем хоть до самой преисподней доедете.
— А мне только на полдороги до преисподней, так что и этот сойдет.
— Значит, ваши превосходительства покупают у меня кабриолет?
— Нет, они оставляют тебе, дурак, пару лошадей, а цена им полторы тысячи дукатов.
— Значит, лошади остаются мне?
— Если их у тебя не потребуют. Если же потребуют — тебе заплатят за кабриолет. Но действуй попроворнее.
— Сию минуту, ваше превосходительство.
Тут почтмейстер, увидел короля без плаща, всего в орденах, попятился от изумления, кланяясь ему до земли.
— Ну вот, теперь все будет исполнено немедленно, ордена вашего величества произвели должное впечатление, — сказал герцог.
— Ты думаешь, д'Асколи?
— Сами видели, ваше величество, еще немного — и человек побежал бы на четвереньках.
— А знаешь, дорогой мой д'Асколи, что тебе предстоит сделать? — произнес король самым ласковым голосом.
— Мне, государь?
— Да нет, ты, пожалуй, не захочешь.
— Государь, — серьезно возразил д'Асколи, — я захочу всего, чего захочет ваше величество.
— Да, знаю, ты мне предан; знаю, ты мой единственный друг, и только у тебя я могу просить такой услуги.
— Это что-то очень трудное?
— Столь трудное, что будь ты на моем месте, а я на твоем, не знаю, сделал ли бы я для тебя то, что собираюсь просить тебя сделать для меня.
— Государь, но ведь это же не довод, — возразил д'Асколи, чуть улыбнувшись.
— Ты, кажется, сомневаешься в моей дружбе? Это нехорошо, — сказал король.
— В данную минуту, государь, важно, чтобы вы не сомневались во мне, — с достоинством заметил герцог.
— Вот когда ты дашь мне такое доказательство, ручаюсь тебе: никогда уже, ни в коем случае сомневаться не буду.
— Но что же это за доказательство, государь? Позволю себе заметить, что ваше величество тратит много времени на разговор о чем-то весьма простом.
— Весьма простом, весьма простом… — прошептал король, — словом, тебе известно, чем мне осмелились пригрозить разбойники-якобинцы?
— Да: повесить ваше величество, если вы попадетесь к ним в руки.
— Так вот, друг мой любезный… так вот, дорогой д'Асколи, речь о том, чтобы ты поменялся со мною платьем.
— Тогда якобинцы, если схватят нас…
— Понимаешь, если они нас схватят, думая, что ты король, они только тобою и займутся. А я тем временем удеру, а когда ты докажешь, кто ты такой, то, не подвергнув себя большой опасности, прославишься как спаситель своего государя. Понимаешь?
— Речь не о том, большей или меньшей опасности я подвергнусь; речь о том, чтобы услужить вашему величеству.
Тут герцог д'Асколи снял с себя мундир и, подавая его королю, просто сказал:
— Пожалуйте ваш, государь.
Как ни был эгоистичен король, такая преданность растрогала его; он обнял герцога и крепко прижал его к груди; потом, сбросив мундир, с ловкостью и проворством опытного камердинера помог герцогу одеться и застегнул на нем мундир сверху донизу, как ни пытался д'Асколи не допустить этого.
— Готово! — сказал король. — Теперь ордена. Прежде всего он повесил ему на шею Константиновский орден Святого Георгия. Потом вдруг спросил удивленно:
— А ты разве не командор Святого Георгия?
— Командор, государь, но без командорства, хотя ваше величество не раз обещали учредить таковое для меня и старших сыновей нашей семьи.
— Учреждаю его, д'Асколи, учреждаю с рентой в четыре тысячи дукатов. Слышишь?
— Благодарю вас, государь.
— Не забудь напомнить мне об этом. А то я могу и запамятовать.
— Да, знаю, вы очень рассеяны, ваше величество, — сказал герцог не без горечи.
— Молчи! Не будем говорить в такой момент о моих недостатках, это было бы невеликодушно. А орден Марии Терезии у тебя, по крайней мере, есть?
— Нет, государь, этой чести я не удостоился.
— Я скажу зятю, чтобы тебя наградили им. Итак, бедняга д'Асколи, у тебя только орден Святого Януария?
— Его у меня нет, государь, как нет и Марии Терезии.
— И Святого Януария нет?
— Нет, государь.
— Нет Святого Януария? Cospetto! 83 Стыд какой-то! Награждаю тебя им и дарю орденский знак с этого мундира — ты заслужил его. Как мундир тебе к лицу! Словно для тебя и сшит!
— Ваше величество, может быть, не заметили, что орден весь в бриллиантах?
— Заметил.
— Он стоит, пожалуй, тысяч шесть дукатов…
— Мне хотелось бы, чтобы он стоил десять тысяч.
Король облачился в мундир герцога, на котором действительно был всего-навсего один серебряный орден Святого Георгия, и поспешил застегнуться.
— Странно, до чего мне впору твой мундир, д'Асколи; в моем мне почему-то было душно. Ух!
И король глубоко вздохнул.
Тут послышались шаги почтмейстера.
Король схватил плащ и собрался накинуть его на герцога.
— Что вы, ваше величество? — воскликнул д'Асколи.
— Я подаю вам ваш плащ, государь.
— Но я не допущу, чтобы ваше величество…
— Допустишь, черт побери!
— Однако, государь…
— Замолчи! Появился почтмейстер.
— Кабриолет ваших превосходительств заложен, — сказал он и замер от удивления.
Ему показалось, что в путниках произошла какая-то непонятная перемена и что расшитый мундир теперь на других плечах и ордена — на другой груди.
Тем временем король расправлял на герцоге плащ.
— Чтобы избежать беспокойства в дороге, его превосходительство желает заранее уплатить за почтовых лошадей вплоть до Террачины, — сказал король.
— Чего же проще, — подхватил почтмейстер. — Тут всего восемь перегонов наготове, за каждую лошадь по два франка — итого тринадцать дукатов, за двух запасных лошадей по два франка — один дукат. Всего четырнадцать дукатов. А сколько вы, ваши превосходительства, платите своим кучерам?
— По дукату, если они едут хорошо. Но вперед мы им никогда не платим, а то они, получив деньги, и вовсе не сдвинутся с места.
— Если заплатить вознице еще дукат, ваше превосходительство поедет как король, — сказал почтмейстер, кланяясь д'Асколи.
