– Благодарю вас от души, дон Хуан, – сказал он наконец, – но не могу воспользоваться вашими деньгами. Мне достаточно одной унции золота, чтобы держать пари против коменданта.
– Возьмите больше, – настаивал землевладелец.
– Нет и еще раз нет, дон Хуан. Эта унция золота и та, которая у меня есть, – вот все, что я могу поставить. Две унции! Это самая огромная сумма, на какую только когда-либо спорил бедный охотник за бизонами.
– В таком случае, – возразил дон Хуан, – я сам увеличиваю ставку. Полагаю, полковник Вискарра, вы не будете возражать, чтобы увеличить ставку. Карлос ставит против вас унцию золота – я предлагаю спорить на десять.
– Согласен, – сухо ответил комендант.
– Не решитесь ли вы удвоить сумму?
– Решусь ли я? – воскликнул полковник с негодованием на подобное подозрение. – Я ее учетверю, если хотите.
– Хорошо, учетверим, – согласился дон Хуан. – Держу сорок унций за Карлоса! За то, что он выдержит испытание!
– Согласен. Выкладываем деньги на руки!
Отсчитав золотые монеты, их отдали одному из присутствовавших и избрали судей. Приготовления окончились, после чего спутники охотника отошли в сторону, предоставив мыс в распоряжение Карлоса и его лошади.
Глава VII
Страшное испытание
Все пристально, с жадным вниманием следили за Карлосом, не теряя из виду ни малейшего его движения. Сойдя с лошади, он снял плащ, охотничий нож, хлыст и передал все это дон Хуану, который отошел назад. Он осмотрел, прочно ли закреплены шпоры, подтянул пояс и надвинул на лоб сомбреро. Он застегнул также во всю длину кожаные боковые отвороты своих бархатных штанов, медные пуговки которых могли бы стеснять его при движении.
Потом он обратил внимание на свою лошадь, которая, стоя гордо и спокойно, казалось, предчувствовала, что от нее ожидали необыкновенно важной услуги. Вначале Карлос удостоверился в крепости уздечки и осмотрел, не было ли на огромных стальных удилах мундштука овсяной шелухи и трещин; затянув головной ремень, он тщательно, дюйм за дюймом, проверил крепость поводьев, плотно и искусно сплетенных из волос хвоста дикой лошади. Кожа может лопнуть, но крепость подобных прочных и гибких, как струна, поводьев сомнению не подлежит.
После этого Карлос перешел к седлу, испробовал прочность стремянных ремней и деревянных колодок, служивших, по мексиканскому обычаю, стременами. Подпруга была предметом особенного его внимания: расстегнув ее, он затянул ее как можно крепче, упершись коленом, и стянул так основательно, что под крепкий кожаный ремень невозможно было подсунуть и кончик мизинца.
Такие приготовления никого не могли удивить. Подобные предосторожности он считал крайней необходимостью, ибо стоило только соскользнуть пряжке или лопнуть ремню – и он может полететь в пропасть.
Убедившись, что все в полном порядке, Карлос подобрал поводья и ловко вспрыгнул на лошадь, а чтобы избежать головокружения, он пустил лошадь по самому краю бездны, сперва шагом, потом рысью и наконец малым галопом. Эта простая прогулка со стороны казалась ужасной и представлялась зрителям, смотревшим снизу, великолепным и вместе с тем страшным зрелищем.
Через некоторое время он стал скакать по плоскогорью тем аллюром, которым думал закончить испытание, и сразу останавливал мустанга. Пустив снова лошадь в галоп, он опять остановил ее и повторял этот маневр раз десять-двенадцать, поворачивая голову лошади то к пропасти, то в противоположную сторону. Но этот аллюр, конечно, не был самым быстрым бегом, на какой был способен мустанг. Однако при самом быстром беге удержать на таком незначительном расстоянии лошадь на всем скаку в этих условиях было бы положительно невозможно, даже пожертвовав ее жизнью: вы могли пронзить ей сердце пулей, но она все-таки подалась бы вперед на несколько шагов. Избранные судьи, наблюдавшие за приготовлениями, требовали только хорошего галопа.
Наконец Карлос укрепился в седле и направил мустанга к пропасти. Решительный вид его говорил о приближении развязки. Он коснулся коня шпорами – и в следующую секунду галопом скакал к краю утеса.
Все взгляды с напряженным вниманием устремились на отважного всадника, все сердца замерли, на равнине воцарилось глубокое молчание, только и слышались неровное дыхание зрителей да стук лошадиных копыт на крепкой почве утеса.
Недолго, однако, длилось ожидание. Шагов пятьдесят еще отделяло Карлоса от края пропасти. Поводья пока опущены – он не хотел натягивать их, не перескочив назначенной линии.
Трепет объял как верхних, так и нижних зрителей.
– Еще один прыжок! Еще! Боже великий! Он перескочил линию! Он погибнет!
Восклицания эти раздались в группе, в которой стояли судьи, но через секунду послышались шумные «браво!», к которым присоединились громкие рукоплескания, поднявшиеся из долины.
В момент, когда лошадь, по-видимому, готовилась сделать прыжок в шестьсот футов, поводья натянулись, и передние копыта мустанга уперлись и как бы вросли в землю, а круп коснулся почвы. Лошадь остановилась в трех шагах от края пропасти.
Карлос снял сомбреро и, помахав им в воздухе в знак приветствия, снова надел на голову.
Снизу это было необыкновенное зрелище. Лошадь и всадник отчетливо, в величественной и грациозной позе, вырисовывались на лазурном фоне неба. Ясно были видны и атлетические формы Карлоса, и овальные контуры мустанга, и сбруя, и в эти краткие минуты неподвижности зрителям представлялось, что перед ними стояла бронзовая конская статуя на утесе, словно на исполинском пьедестале.
Рукоплескания удвоились, и снизу видно было, как всадник, повернув лошадь, скрылся за вершиной.
Страшное испытание окончилось, и нежные женские сердца, быстрее забившиеся от страха, уже снова продолжали биться спокойно и размеренно.
Когда охотник на бизонов появился в долине, его вновь встретили шумными выражениями восторга; толпа замахала шляпами и платками. Но он видел только один платок, а до остальных ему не было дела. Этот небольшой надушенный кусочек батиста, обшитый кружевами, был его знаменем надежды; он видел, как небольшая ручка, украшенная драгоценными кольцами, махала этим платочком в его честь, и был совершенно счастлив. Карлос с не меньшей отвагой пустился бы на более опасные подвиги, лишь бы только получить подобную награду.
Проехав мимо амфитеатра, он слез с лошади у своей повозки и обнял мать и сестру. За ним следовал его поручитель дон Хуан, и многие заметили, что хорошенькая блондинка ненадолго остановила глаза на брате, а затем ее нежный взгляд устремился на другого, и этим счастливцем был молодой землевладелец. Он смотрел на нее с еще бóльшей нежностью, и нельзя было не заметить, что у них взаимная любовь.
