— Ги-из!!
Ближе… Еще ближе… И толпа кругом…
— Ги-и-из!!!
Под громовую дробь копыт кавалькада промчалась мимо, обдав отряд Александра ветром, пылью, запахом пота, крови и духов. Монтескью так и не выстрелил. Теперь его колотила нервная дрожь, но все было позади. И Гиз тоже был позади. Александр с облегчением оставил кобуру. Он надеялся, что когда-нибудь кто-нибудь еще попортит герцогу физиономию, а если повезет, то и саму шкуру, но не теперь. Теперь они будут жить.
Ворота Бурдель были так плотно увешены трупами, что Александр торопливо прикрыл глаза невесты ладонью и горячо зашептал: «Не смотри, не смотри, не смотри!». Офицер городской стражи лениво бросил взгляд на пропуск и махнул рукой. Заскрипели ворота. Стараясь не поднимать головы, молодой человек первым направил коня в открывшийся проход, а за спиной ширилась и крепла песня Ронсара:
Так живи, не увядай,
Расцветай, —
Да вовек ни гром небесный,
Ни гроза, ни дождь, ни град
Не сразят
Мой боярышник прелестный[17].
Глава 56
Которая заканчивается разрывом помолвки, изгнанием и дорогой
Всю дорогу от Парижа господин де Сен-Жиль терзался тревогой за жену и Азе-ле-Ридо. Александр вел отряд с максимально возможной скоростью, и все же солдаты-пехотинцы не могли нестись вскачь подобно лошадям. Каждый раз, когда лейтенант командовал привал, старый дворянин готов был проклинать все на свете, и все же здравый смысл и справедливость заставляли полковника признавать, что приказы Александра были разумны, а командование небольшим отрядом — достойно всяческих похвал. К несчастью, эти соображения не могли избавить господина де Сен-Жиль от страха, и полковник мог только молить Создателя, чтобы в случае опасности жена успела укрыться в старинной городской башне, уцелевшей с прошедших веков, башне, которую он лет десять собирался снести, но, к счастью, так и не снес.
Какие бы тревоги не терзали достойного дворянина, какие бы страшные картины опустошения и смерти не всплывали в воображении полковника, замок предстал перед путниками целым и невредимым, а его обитатели живыми и здоровыми. Антуан горячо благодарил Всевышнего за милосердие, но вряд ли поверил бы, расскажи кто-нибудь, что спокойствием и благополучием обитатели Азе-ле-Ридо были обязаны самому вздорному и самодовольному вельможе Турени — графу де Лош.
В то время как Париж захлебывался кровью, граф де Лош и де Бар не находил себе места в ожидании вестей от Гиза или д'Англере, беспрестанно выглядывал в окна и отправлял на террасу перед дворцом кого-нибудь из слуг. И все же прибытие гонца короля застало молодого человека врасплох, а приказ его величества избавить королевство от гугенотов произвел впечатление разорвавшегося у ног пушечного ядра.
Шевалье Жорж-Мишель едва нашел в себе силы расспросить курьера, а затем отдал приказ взять гонца под арест. Если бы дело касалось только его, молодой человек мог бы ничего не бояться, но гонец уверял, будто подобные же послания были отправлены губернатору Турени и всем самым видным вельможам провинции. Распорядившись поднять по тревоге полк, граф де Лош и де Бар постарался здраво оценить ситуацию. Благодаря свадьбе мадам Марго большинство дворян Турени все еще отсутствовали в своих владениях и, следовательно, у шевалье не было основания опасаться их рвения в делах веры, а уж справиться с кучкой горожан или крестьян — если таковые найдутся — должен был его полк. Лишь губернатор провинции — человек недалекий, но беззаветно верный королю — вызывал понятные опасения графа, и шевалье Жорж-Мишель решил немедленно с ним переговорить.
Открытие, что лучший друг короля не только не желает выполнять его приказы, но и склоняет к неповиновению других, повергло губернатора сначала в состояние ступора, а затем — негодования. Однако смутить графа де Лош и де Бар было нелегко.
— Приказ короля? — с сарказмом повторил он. — Его величество отдает очень много разных приказов. Сегодня он хочет, чтобы вы избавили его от трети подданных, завтра, чтобы кто-то избавил его от вас. Уж не думаете ли вы, что во исполнение королевских бредней, я позволю убить принцессу Блуасскую?!
Губернатор осекся и побледнел.
— А, впрочем, я вас предупредил, — самым жестким тоном продолжал шевалье Жорж-Мишель. — В моем распоряжении полк, а ваши стариканы в ржавых кирасах способны только спать, да пьянствовать по кабакам. Если в Турени найдется хоть кто-то, кто посмеет схватиться за нож или прибрать к рукам чужое имущество, я покажу им, что такое резня!
Упоминание о полке убедило губернатора, что власть в Турени перешла в руки графа де Лош и ему остается только смириться с подобным состоянием дел. Даже спешный отъезд его сиятельства ничего не изменил в положении губернатора — поручив Турень шевалье де Шатнуа, граф де Лош и де Бар приказал офицеру самым решительным образом подавлять любые поползновения к резне и грабежам.
Пока губернатор размышлял, каким образом оправдаться перед его величеством, шевалье Жорж-Мишель в сопровождении Ликура и полусотни верховых мчался в Бар-сюр-Орнен. Его сиятельство загонял кровных лошадей, за баснословные деньги приобретал новых, обгонял слухи и королевских гонцов… И все же, не доскакав до Витри, шевалье Жорж-Мишель вынужден был остановиться. Молодой человек далеко не всегда был благоразумен, но страх за мать заставил его стать предусмотрительным и жестоким. Королевского гонца следовало перехватить, пока он не натворил бед, и шевалье Жорж-Мишель отдал приказ перекрыть близлежащие дороги и остановить гонца любой ценой, даже если для этого его придется пристрелить.
Когда Ликур подал графу сумку убитого, шевалье Жорж-Мишель только отер со лба пот и молча взломал печать.
Королевский приказ об избавлении Лотарингии и Барруа от еретиков был прост и ясен. Граф де Лош нервно скомкал бумажный лист. Высек огонь. С отвращением стряхнул пепел. Приказал продолжать путь.
Во Франции о случившемся никто не узнал. И гугеноты, и католики графского отряда твердо решили молчать. А уж полковник де Сен-Жиль и вовсе не мог предположить, что легкомысленный самовлюбленный юнец способен тревожиться о ком-либо, кроме своей драгоценной персоны. Мысленно поблагодарив губернатора Турени за царивший в провинции порядок, господин де Сен-Жиль задумался о будущем своей семьи.
Первоначальный вывод шевалье, будто Александр сошел с ума, по прибытии в Азе-ле-Ридо рассыпался прахом. Юноша мало чем отличался от ровесников и уж тем более не казался каким-то чудовищем. По зрелым размышлениям полковник склонен был предположить, что стал жертвой клеветы. Упреки Александра, уверенность юноши, будто он хотел разорвать помолвку, напомнили Сен-Жилю об обвинениях, лет пять назад брошенных ему в лицо старшим Бретеем. Монастырский сиделец уже давно не понимал, на каком свете находится, жил в мире странных и страшных грез, так что полковник не удивился бы, если бы молодой человек выложил в каком-нибудь письме к сыну все свои бредни.
