— Зачем сейчас говорить о любви? — Цезония прямо посмотрела в глаза Марцию.
Возбужденный осел стал рваться с привязи.
— Каждому свое животное! — горько усмехнулась девушка. — Можно обнять тебя?
Не говоря ни слова, Марций обхватил девушку за плечи. Ее руки легли на его талию. Цезония нащупала на поясе молодого человека стилет, рванула, одновременно оттолкнув возлюбленного, и нанесла себе в живот короткий удар. Лезвие вошло по самую рукоять.
— Вот и все, — скрючившись от боли, Цезония повалилась набок. — Беги, Марций. Беги. Я понимаю, что ставлю тебя под удар. Но ты поймешь и простишь меня!
Марций поцеловал теряющую сознание любимую. Поднялся. Перепрыгнул загородку и со всего маху врезал ногой по отвисшему ослиному хозяйству. Осел взвыл и попытался схватить Марция за край туники.
Глава города Самуил Соколинский, крутя в пальцах перо для письма, равнодушно наблюдал за двумя карликами, которые, кряхтя и сопя, самоотверженно возились посреди его рабочего кабинета. Карлик, одетый в красный стрелецкий кафтан, неумолимо наседал и, похоже, брал верх над своим соперником в голубом польском жупане. В углу, скрестив руки на коленях, с опущенной головой сидел Болен Новак.
— Я верил тебе! Верил в искренность твоих слов! Бедная Анжела! — Соколинский сломал перо и швырнул на стол половинки.
— Дядя Самуил!
— Какой я тебе теперь дядя!
— Ясновельможный пан, клянусь, у меня не было и мыслей оказаться в постели этой… Этой… Даже не знаю, как сказать!
— Не было мыслей, а потаскуха беременна! Я сам прекрасно понял, что тебя поимели, точно глупого телка. Но и беременность не бывает от ветра.
— Я ничего не помню, дядя!
— Он не помнит. Не помнит! Бес меня задери! Бедная Анжела! О, всесильный Господи, за что мне все это! А ну пошли прочь! — Соколинский топнул на карликов. — Без вас тошно! Ты понимаешь, что тебя обнаружили совершенно голым, в обнимку с этой блядью! В ее, в ее постели! Даже не в твоей!
— Я только хотел помочь донести упавшую в обморок!
— Мямли теперь, сукин сын! О моей племяннице можешь забыть навсегда! Ты меня понял? Если бы не долг перед твоим отцом, с которым мы вместе рука об руку… Ты бы сейчас здесь со мной не разговаривал, а выкручивался бы сам. — Соколинский закрыл лицо руками. — А ты знаешь, что она ни за какие деньги не захотела расстаться с плодом?
— Нет!.. — глухо обронил Болен.
— Так знай.
— Чего она хочет?
— Тебя она хочет, слабоумный щенок! Ее отец поставил условие: либо ты женишься на Алисии Валук, либо Божий суд!
— Что! Как же… Дядя!
— Да вот так. От денег они отказались напрочь. Чего только я ни предлагал: и повышение по службе Станиславу, и деньги, и даже пару деревень с крепостными. Они ни в какую. Уперлись, и точка!
— Божий суд! — Болен стоял, бледнее простыней, на которых его нашли в обнимку с Алисией.
— Ты правильно боишься. В случае победы Валук вправе забрать все твое имущество. А много ли светит тебе, если ты выйдешь против него? Его сабля страшнее когтей дьявола. Он всю жизнь скитается по белу свету и только и занят изучением новых сабельных ударов. Но об этом я не хочу сейчас даже думать! Не хочу! Я не могу ничего с ним сделать. История получила слишком широкую огласку, и весь Смоленск, затаив дыхание, наблюдает, чем все это закончится.
— Вы позволите мне напоследок повидаться с Анжелой?
— Ты уже сдался? Что же ты решил: жениться на Алисии Валук? — Соколинский горько усмехнулся.
— Нет… — сдавленно и едва слышно ответил Болен. — Божий суд!
— Бедный мальчик! Бедная Анжела! Чтоб он провалился, этот чертов Смоленск со всеми его потаскухами, пирожниками, солдатами и со всем… всем… всем!
— Дядя, я выйду на Божий суд! — уже твердо произнес Болен. — Господь распорядится должным образом.
— Я не могу дать тебе много времени на подготовку! Если бы сейчас был мир, тогда другое дело! Господи, он же убьет тебя!
— От кого зависит выбор оружия? — голос Болена окончательно окреп.
— От судей. И от дерущихся!
— Я хотел бы драться на пистолетах!
— Я тебя понимаю. Никто не хочет драться с Валуком на саблях. Но поверь, бедный мой малыш, он владеет всеми видами стрелкового оружия. Ты можешь выбрать хоть аркебузы — исход один!
— Никто не знает ничего об исходе, кроме Бога, дядя!
— Знаешь, что сделает Валук? Он так уже делал не раз, когда против него выходили драться со стрелковым оружием. Вначале он тебя ранит пулей, а потом начнет саблей расчленять твое еще живое тело. Сколько может продлиться агония? И он будет опираться на высокий повод — месть за оскорбленную честь дочери. Понимаешь? Он страшен. Страшен!
— Ничего, дядя! Я должен увидеть Анжелу! Я знаю, она мне поверит.
— Иди с Богом! Даю месяц.
Болен на ватных ногах пошел к выходу. Он почти не чувствовал своего тела. В голове ужасными крыльями мельницы крутилась только одна фраза: «Божий суд».
— Ты ведь знаешь, что Шеин уже на подступах к городу? — услышал он голос Самуила Соколинского.
— Да. Я хотел бы попроситься на переднюю линию. Быть в авангарде. Там, говорят, долго не живут!
— Это будет совсем другая война, мальчик! Мне придется все силы стягивать в город. Здесь всего две тысячи гарнизона. А горожан силком на стену не загонишь. Не дай бог выдать им оружие, начнут ведь бить в спину. У меня каждый воин на вес золота. Поэтому никаких авангардов. Только ночные вылазки.
— Хорошо, дядя. Простите, что подвел вас! — Болен говорил, стоя спиной к Соколинскому, держась за дверную ручку.
— Иди с Богом, пан Новак. И да поможет тебе Пресвятая Дева Мария.
Молодой человек шагнул за порог и чуть не споткнулся о притаившегося возле двери карлика.
— Собираешь сведения для короля Владислава? — попытался пошутить Новак.
Карлик, вдавив голову в острые плечи, засеменил прочь, быстро и ошалело озираясь по сторонам.
Стояла прекрасная сухая осень. От такой красоты под сердцем у Болена защемило еще сильнее. Он вдруг остро ощутил, насколько же бесценна жизнь и как хочется просто жить. Быть рядом с любимыми людьми, гладить любимую собаку, шуршать вот этой рыжей до безумия листвой. Надо же, середина октября, а холодом и не веет, только прохлада — мягкая и осторожная.
Смоленск готовился к осаде. Отдать должное Соколинскому — он был настоящим мастером обороны. Латали стены кремля, широкие улицы перегораживали крепостями из мешков с песком и камней, вывернутых из мостовой, то тут, то там скрипели возы с питьевой водой и провиантом, устраивали небольшие загоны для скота, рыли новые колодцы. Поскольку в городе появилось много солдат, возле питейных заведений строили дополнительные нужники, кое-где на улицах ставили даже специальные бочки под фонарями, чтобы мужчина мог справить нужду. Во время осады неукоснительное соблюдение правил гигиены — один из важнейших пунктов.
