— Ну, тут он стоит на твердой почве, поскольку здесь полное совпадение с нормой христианской морали.
— Вы полагаете, я мало искушен в текстах отцов церкви? — сухо спросил Андре.
— Милый мой, да разве апостол Павел не говорил: «Рабы, повинуйтесь господам своим по плоти со страхом и трепетом, в простоте сердца вашего, как Христу…»
Ибрагим обрадовался, когда узнал, что христианские тексты находятся в согласии с Кораном. Уважение его к доктору выросло до невозможного.
— Я вам докажу: рабы не желают свободы, а, напротив, жаждут находиться в чьем-либо владении, — вновь заговорил торговец.
Андре и Фрике были искренне обескуражены цинизмом этого утверждения, зато доктор с любопытством принял участие в психологическом эксперименте.
Ибрагим приказал остановиться, подозвал помощника, распорядился отобрать пять рабов — мужчин и освободить, снабдив каждого съестными припасами, топором, ножом и связкой дротиков[109].
Привыкший к беспрекословному повиновению, помощник быстро снял колодки у двух юных братьев, одному из которых было примерно восемнадцать лет, а другому шестнадцать. У троих спросил, есть ли у них в караване жены и дети. Получив отрицательный ответ, помощник тотчас же освободил их от колодок.
— Вы свободны! — крикнул Ибрагим, восседая на слоне.
Четверо из отпущенных на волю, казалось, вовсе не удивились доброму известию, только замерли на мгновение и тотчас же дали стрекача, не сказав ни слова.
И лишь юноша негр шестнадцати лет улыбнулся, открыв сверкающие белые зубы, затем, громко смеясь, пробормотал длинную благодарственную фразу, подпрыгнул, точно молодой бабуин[110], отвесил два глубоких поклона и присоединился к группе свободных.
Ибрагим до предела изумился. Фрике откровенно радовался.
— Какой этот юноша воспитанный, безусловно, благородного происхождения. Поглядите, как держится! Превосходно! Прекрасно, что его освободили.
После двухчасового привала на берегу ручья отряд вновь отправился в путь. Не прошло и часа, как вошли в деревню с просторными хижинами, где работорговец знал многих из местной знати.
И когда слон очутился всего лишь в двадцати метрах от ближайшего жилища, у Андре и Фрике вырвался крик ужаса, доктор напустил на себя иронический вид, а Ибрагим дьявольски улыбнулся.
Двое братьев, три часа назад получивших свободу, шли по дороге. Младший едва волочил ноги; он то и дело падал под градом ударов, безжалостно наносимых старшим братом, который, получив свободу, не терял времени даром. Он отнял у младшего брата топор и нож, надел ему рогатку на шею, а колодку — на ногу и собирался теперь как можно выгоднее продать своего родственника[111].
Фрике тотчас же съехал со слона и кинулся молотить кулаками и ногами этого выродка, оказавшегося живым, жестоким подтверждением правдивости слов Ибрагима.
Мерзавец опомнился и рванул во весь опор, издавая нечто нечленораздельное. Об остальных троих не было ни слуху ни духу.
— Бедный! — проговорил гамен, обращаясь к младшему брату дикаря. — У тебя действительно нет шансов. Пошли к нам, не надо больше бояться… Я не сделаю тебе ничего плохого, напротив… Вот если бы у меня был брат, пусть даже кожей чернее твоей, пошел бы за него в огонь и воду, и не один раз, а все десять!
— Молодец, Фрике! — сказал Андре.
— Браво, матрос! — добавил доктор.
— Он теперь со мной, — ответил гамен, — слышите, он свободен, и я буду его опекуном… правильно, патрон?
Ибрагим согласился.
— Кстати, а где остальные? — прорычал он. — За глоток «алугу» они продадут и топоры и ножи. Сегодня вечером напьются допьяна, а что будет завтра, посмотрим.
Не прошло и суток, как предсказание работорговца исполнилось.
Когда после следующего отрезка пути разбили лагерь на поляне и убедились в безопасности избранного места, все расположились отдохнуть, появилась группа из трех человек. Это были получившие свободу негры. Каждый нес сработанные собственными руками колодки, и они смиренно положили их у ног Ибрагима, то есть добровольно становились рабами[112].
Не прошло и часа, как, еще более униженно, брат-выродок совершил подобную же церемонию.
И лишь негритенок, подопечный Фрике, остался свободным.
Школа стрельбы. — Двое соперников. — Гамен парижский и гамен экваториальный. — Черный брат, белый брат. — Большая охота и дрянная дичь. — Теплица площадью в семь квадратных лье. — Внимание!.. Обезьяна!.. — Нахальство, катастрофа, отчаяние. — Фрике пропал. — Тщетные поиски. — А вдруг он мертв? — Безумные скачки на высоте ста пятидесяти футов над уровнем моря. — Ужасное падение. — Идея «его величества». — Слон, распознавший охотничью собаку. — Новая опасность. — Две гориллы. — «Хочу есть».
— Ах ты, юнга разнесчастный!.. — громогласно произнес доктор.
— Но я даже не знаю, что делать, не получается, — запричитал Фрике. — Так я никогда не выиграю полдюжины пряников на празднике урожая.
— Гром и молния! Меня бесит твоя неудача.
— Раз это вас огорчает, в следующий раз постараюсь исправиться.
— Э! Прошло уже восемь дней, понял, целых восемь, а У тебя, мошенника, получается так же скверно, как и в первый день.
— Шуму-то! Выходит, от природы мои руки дырявые?
— Когда мы вернемся во Францию, я запишу тебя не в стрелковое училище, а в школу юнг!.. Еще раз!..
— Но я же сказал…
— Взвод! Внимание!.. — Доктор на борту корабля выполнял сугубо мирные функции, но обладал прекрасным командирским голосом. — По команде быстро поднимай оружие, причем приклад сам упрется в плечо. Спокойно… вот-вот, ищи точку прицела. Следи за мушкой… жми на спуск.
— Огонь!..
— Тысяча чертей!.. Ведешь огонь по цели на уровне человеческого роста, а пуля сбивает ветку на высоте свыше пяти метров!
— Дьявол! — растерянно воскликнул Фрике, красный, как мак, с растрепанными волосами.
— Повторим… Будь внимательнее. А то на гауптвахту отправлю, рекрут недоделанный!.. Спокойно, не торопись, из такого оружия можно за сто шагов попасть в горлышко бутылки. Не так ли, Андре?
— Без сомнения, однако Фрике за восемь дней учебы так и не стал соперником Кожаного Чулка[113].
— Черт! Это правда, ведь раньше я никогда не стрелял, разве что в театре «Шатле», в спектакле «Марсо, или Дети Республики», но там я закрывал глаза.
— Сегодня тебе и с десяти шагов не попасть в Триумфальную арку[114]. Стреляя, ты все время рвешь спуск, тем самым смещаешь прицел больше чем на десять сантиметров. Ну, попробуем еще раз. Повторяю: ни в коем случае не спеши, но и не держись за спуск два часа, как пришитый, точно позируешь перед фотографом. Самое главное, нажимай на спуск плавно.
