Ему стоило только скрестить шпагу с Гектором Лембленом, чтобы вполне овладеть собою. Он спокойно встретил стремительный натиск капитана и ловко отпарировал его бешеные и наносимые зря удары, затем мало-помалу утомил его и перешел сам в наступление, и когда его противник неосторожно повернулся к нему всей грудью, он вытянул руку и пронзил его насквозь… Капитан упал, даже не вскрикнув.
Но он был еще жив и обводил вокруг себя блуждающим взором, а изо рта у него хлынула струя крови. Жермен бросился к своему господину, поднял его и посадил на тот самый камень, на котором в ожидании их прибытия сидел полковник. Он смотрел на свою жертву с внимательностью хирурга и шепотом сказал Жермену, который хотел было вытащить шпагу.
– Этот человек скоро умрет; но если не вытаскивать шпаги, то он может прожить еще несколько часов. Унесите его: говорить он не в силах, но, если понадобится, объявит свою последнюю волю письменно.
И старик, на несколько минут превратившийся в прежнего неумолимого полковника Леона, поднял шпагу противника, сунул ее себе под мышку и спокойно направился к своей вилле, надеясь застать своего дорогого сына еще в постели погруженным в глубокий сон благодаря наркотику, который он так ловко подсыпал ему накануне вечером в вино.
Полковник, однако, ошибся. Пока он возвращался на виллу, Арман выходил оттуда. Молодой человек, спеша к месту поединка, где ему не суждено было встретить противника, направился лесом, в то время как его отец возвращался другой дорогой…
Жермен тем временем нес на руках в замок Рювиньи своего умирающего господина.
В это утро майор Арлев и Дама в черной перчатке ходили взад и вперед на площадке перед замком Рювиньи. Молодая женщина, заслонив глаза рукой от солнца, с нетерпением всматривалась в белеющую извилистую тропинку, которая вилась по краю утеса: по этой самой тропинке два часа назад капитан в сопровождении Жермена отправился на поединок.
– Что, ничего не видно? – спросила она.
– Почем знать? – возразил майор. – Арман, может быть, явился на поединок!
– О, я ручаюсь в противном! Этот человек, у которого в жизни единственная неизменная привязанность – сын, сумеет помешать дуэли.
– Я что-то не совсем это понимаю! – заметил майор.
– Вы не понимаете, почему я, заставив капитана вызвать этого юношу на дуэль, устроила дело так, что он не может явиться? Одно из двух: или полковник запрет сына, дав ему какое-нибудь усыпляющее, и спокойно останется караулить его, или, в порыве любви и родительской гордости, пока сын спит, забыв, что время бежит, явится вместо него. В первом случае капитан вернется сюда в отчаянии и ярости, так как он не знает ни имени, ни места жительства Армана. На этот случай, – добавила она, – я выдумала рассказ, который будто бы сообщил мне Жермен; этот рассказ касается некоторых событий, произошедших в замке. Если капитан, несмотря на слабость, упадок духа и угрызения совести, вынесет этот последний удар, то я скажу, что Бог покинул меня.
– А во втором случае? – спросил майор Арлев.
– Если полковник будет драться вместо сына, то один из двух неминуемо погибнет. Вам известно, что им обоим не мешает искупить свои грехи. Если полковник убьет Гектора Лемблена, то Господь, неумолимым орудием которого являюсь я, явит свое милосердие капитану, избавив его от новых страданий.
– А если он убьет полковника?
– В таком случае Арман через несколько часов явится сюда, горя желанием отомстить за своего отца… И тогда, – прибавила она, улыбаясь своей загадочной и злой улыбкой, – я позабочусь о развязке.
Произнеся последние слова, Дама в черной перчатке, вскрикнув, протянула руку по направлению к тропинке.
– Смотрите, – воскликнула она, – смотрите! У вас хорошее зрение: мне кажется, что это они!
Майор взглянул в указанном направлении.
– Я вижу только одного человека, – сказал он. – Но он несет на себе, как кажется, какую-то тяжесть.
Молодая женщина вздрогнула.
– Ах, если его убили, – проговорила она, – то Жермен несет его труп!
Она ушла в замок и через минуту вернулась на площадку с подзорной трубой.
– Да, это действительно Жермен, – подтвердила она. – Жермен, несущий труп или, по крайней мере, тяжелораненого человека.
Губы ее искривила злая улыбка.
– Если он только ранен, – проговорила она, задумавшись, – то я берусь приготовить ему страшную агонию.
Молодая женщина и майор ждали в беспокойстве приближения Жермена. Вскоре последний показался на площадке. Он действительно нес на плечах умирающего капитана, у которого, не переставая, лила кровь горлом, а из раны сочилась каплями; однако он не потерял сознания и обводил вокруг взором, выражавшим бесконечное страдание.
Дама в черной перчатке придала своему лицу выражение живейшего огорчения; майор помог Жермену внести раненого в замок. Жермен направился было в комнату своего господина.
– Нет, нет, – остановила его Дама в черной перчатке. – Не туда… а вот сюда!
Она сама отперла дверь комнаты с темной обивкой, где теперь поселилась и где умерла Марта де Шатенэ, бывшая баронесса де Флар-Рювиньи.
Раненого уложили на широкую постель с витыми колоннами, на бок, так как шпага пронзила его тело насквозь; Жермен, исполняя предписание полковника, посоветовал не вытаскивать ее. Затем майор Арлев – человек, сведущий в хирургии, – внимательно осмотрел капитана, исследовал рану и, наклонившись к Даме в черной перчатке, шепнул ей:
– Если вынуть шпагу, он умрет тотчас же.
– А если ее не трогать?
– Он может прожить до вечера.
– Потеряет он сознание?
– Нет.
Она отошла от постели, отвела Жермена в сторону и отдала ему вполголоса какое-то приказание. Жермен вышел.
В это время майор приготовлял для раненого питье, и капитан жадно выпил несколько глотков. Потом молодая женщина и граф Арлев сели у изголовья постели, не сказав ни слова. Несчастный капитан делал невероятные усилия, пытаясь заговорить, но это ему не удавалось; его глаза устремились на молодую женщину с выражением любви и такой безнадежности, которую невозможно описать. Это был взгляд грешника, увидевшего рай, но куда ему, к сожалению, не дано войти.
– Ах, бедный капитан; – сказала Дама в черной перчатке, взглянув на него холодным взором, уже не раз пугавшим умирающего. – У меня было предчувствие сегодня ночью.
Раненый пошевелился. Она продолжала:
– Мне явилась ваша жена… как и прежде, в белом платье, на шее у нее был рубец…
При этих словах раненый, в безграничном ужасе, хотел было привстать и заговорить. Но в эту минуту в соседней комнате раздался сильный шум, послышались чьи-то поспешные шаги и раздался голос Жермена:
