Но войдя в юрту, где сидел новый гость, Мохтадир Гасан-эд-Доуле Сенджаби испытал разочарование и досаду. Он ждал увидеть высохшего, точно мумия, с тёмной сухой кожей и фанатически горящими глазами Чандра Босса, а обнаружил плотного, даже толстого, с большущими красными руками, с толстым носом, черной с рыжим подшерстком бородой, с густыми бровями незнакомца. Своё ответное «Аллейкум ва ассалом» человек произнес пронзительным голосом с резким акцентом. Да и все движения гостя были угловатые. Держался он развязно.
— Так это вы и есть господин Мохтадир, очень приятно. Будем знакомы, — заговорил чересчур громко незнакомец. — Надеюсь не обязательно продолжать маскарад, а? Я прибыл в качестве наблюдателя в гости к черномазым дикарям. Конечно, речь идёт не о прогулке, а о делах, о каракуле, золоте, а?
Ни чалма, ни багдадское одеяние, ни очень неплохое турецкое произноше-ние не могли обмануть Мохтадира Гасан-эд-Доуле Сенджаби. Он сразу же определил: «Англо-сакс... Самонадеян, нагл».
— Припадаю к вашим ногам, господин, но буду безмерно обязан, если вы потрудитесь разъяснить, кого я имею удовольствие лицезреть.
Несколько ошеломлённый цветистыми оборотами, гость запнулся, но тотчас же заговорил:
— Конечно, вы понимаете, кто я? Я учился в Турции, в американском Роберт колледже для мальчиков... А что, я плох разве? Знаю пять языков. Мусульманин до мозга кдстей. Даже женат на турчанке. Имею, так сказать, га-ремчик в эмбриональном состоянии... Всё отлично.
И Мохтадир Гасан-эд-Доуле Сенджаби даже отступил на шаг. Ему показалось, что сейчас этот не в меру развязный молодчик потреплет его по плечу.
— Почтительно преклоняюсь перед вашей просвещенностью и знаниями, но, как говорят в Персии, для меня вы голова осла, — извините, да позволено будет мне задать вам вопрос: вы турок, если я вас правильно понял?
— Я подданный Соединенных Штатов... Наши развили бешеную деятель-ность в Турции... Семьсот школ, колледжи. Есть даже в Константинополе пансион для девушек из аристократок. Там жену и я подцепил... Госпитали, сиротские дома... Всё на широкую ногу. Ничего не поделаешь — экономические интересы! Размах. Кое-какие интересы в Иране... Афганистане... Туркестане. Вот прибыл к вам, в ваше распоряжение, полковник, имею рекомендации. Фетву из Константинополя.
Лицо Мохтадира Гасана-эд-Доуле стало страшным. Свирепо глядя на незнакомца, он предедил сквозь зубы:
— Никаких полковников... И вы ошибаетесь, молодой человек. Я купец и только купец. Что у вас?..
Гражданин Соединенных Штатов, опешивший, протянул письмо.
Одним взглядом познакомившись с его содержанием, Мохтадир Гасан-эд-Доуле Сенджаби швырнул его в огонь очага.
— Какая неосторожность, — пробормотал он и повернулся к гостю.
— Что вы делаете... Это фетва! Верительная грамота.
— Господин Юсуфбей, так, кажется, вас называют в письме. Послушайте меня. Позвольте подсластить предварительно ваш рот, прежде чем огорчить вас. Но я совершенно не понимаю, чем я могу быть вам полезен. Вот если бы вы пожелали приобрести некоторое количество бадахшанских рубинов...
— Э, дорогой мой хитрец... — восхитился гость. — Меня вы за нос не проведёте... Ха-ха! Коммерсант! Роскошно! Великолепно сыграно... А чалма! А халат!
— Не понимаю.
Лицо Мохтадира Гасана-эд-Доуле Сенджаби сделалось совсем деревянным.
— Чего здесь понимать... я еду в Бухару... Самарканд... Ташкент, скажем, под видом купца или дервиша... Еду совершить эдакое турне с определённой целью... понимаете?..
Мохтадир Гасан-эд-Доуле Сенджаби покачал головой.
— Но понимаете... я должен поговорить с этим типом... с Энвером. Разузнать, что и как, а меня к нему не пускают. И вот вы, почтеннейший полк... простите, коммерсант… Ха-ха... должны уломать его...
— Гогоподин Юсуфбей, прежде всего... я хочу еще раз сказать, чтобы вы поняли одну вещь раз и навсегда. Перед вами персидский коммерсант Мохтадир Гасан-эд-До-уле Сенджаби. Нахожусь в бальджуанском вилайете по своим коммерческим делам... закупаю рубины...
— Хо... хо... — зарокотал Юсуфбей, — конечно, конечно! Роскошно!
— Прошу вас, помолчите, наконец. Второе — я частное лицо и никакого отношения к командующему силами ислама его превосходительству Энвер-паше не имею и ничем вам помочь в отношении того, чтобы он вас принимал или не принимал, беседовал или не беседовал, не могу...
— Но... мне говорили про вас... что вы имеете влияние... У тени аллаха вы... хэ-хэ... тень... Своего рода господин тени...
— Не знаю, что и где вам говорили, но я не хочу успокаивать вас. Опасно убаюкивать зайца, когда рядом волки бродят.
— Это что, тоже персидская пословица? Не понимаю, почему вам выгодно со мной... играть в прятки?
— Сейчас у нас, — и Мохтадир Гасан-эд-Доуле Сенджаби посмотрел на большие карманные часы, — у нас без четверти десять. В одиннадцать вас не должно быть здесь.
— Что вы сказали? — возмутился Юсуфбей.
— Бегите... исчезните! Лучше обрезать лишние ветки, и тогда лоза даст обильный урожай. Имейте в виду. Здесь военная, чрезвычайно нервозная обстановка. Господин командующий очень подозрителен. Зная настоящего Юсуфбея ещё по Берлину, Энвербей при первом же взгляде на вас прикажет без разговоров вздернуть. Спешите.
— Это я лоза?
— Понимайте как хотите... Не желаете понять — я сам прикажу вас схватить как лазутчика большевиков...
— Но... но...
Бледный, онемевший Юсуфбей медленно пятился к выходу.
— Уезжайте сию же минуту! — И, вернув себе тот же напыщенный тон, Мохтадир Гасан-эд-Доуле Сёнджаби сказал:
— Расположение созвездий внушает серьёзное беспокойство. Луна сегодня ночью находилась в созвездии Скорпиона, и это крайне неблагоприятно для вас. Разве неизвестно вам, о многоуважаемый, что на Востоке ветер иногда мгновенно обращает цветущее в тлен и часто человек без болезни находит путь в рай?
Добродушное лицо Мохтадира Гасан-эд-Доуле Сенджаби, его масляные приятные глаза, по-детски пухлые щёки, франтовские усики так противоречили его мрачному тону, что Юсуфбею стало не по себе.
А его собеседник надвигался на него:
— Вам, о достопочтенный, оставаться здесь с таким сочетанием созвездий — верная гибель. Два меча, я бы сказал, в одних ножнах не умещаются. Боюсь, нам будет здесь тесно, к тому же вы знаете — вино губит страх, но оно губит и надежду. Вот и сейчас... Разве можно позволять такую нескромность? От вас несёт виски... Вы выпили и скрываете, но ваш пьяный глаз всенародно об этом кричит. Один возглас какого-нибудь фанатика... просто... гм-гм... неосторожного «он пьян!» — и вас разорвут в клочки... Или для развлечения вам отрубят правую руку и левую ногу... или наоборот... Брр.. Неприятно.
