— Кондратий Федорович, — в общей тишине произнес Мордвинов, — я слышал, князь Трубецкой сильно занят созданием не то манифеста, не то конституции…
— Это так, ваша светлость, — с легким поклоном ответил Рылеев. — Как вы знаете, наш «генералитет», — здесь Рылеев опять скривился, — в лице господ Волконского, Пестеля, ну и конечно Трубецкого, спит и видит диктатуру после устранения императорской семьи. А их сиятельство изволили возомнить себя даже будущим диктатором!
— А что, по-вашему, произойдет, когда князь узнает об истинных мотивах и целях вашей деятельности? — чуть картавя, произнес Сперанский.
— Нашей деятельности… — выразительно надавив на слово «нашей», поправил его Рылеев. Сперанский чуть смутился и, промокнув платком начавшую поблескивать лысину, все же поправил себя:
— Нашей деятельности.
— Вы, ваше высокопревосходительство, — невозмутимо заметил Кондратий Федорович, — по-видимому, недооцениваете амбиций полковника Пестеля. Пока господа офицеры будут делить государственные посты и обязанности при новой власти, мы спокойно закончим начатое дело.
Рылеев замолчал, и все взоры выжидающе обратились к Мордвинову. Красавец адмирал тряхнул седовласой гривой, кашлянул в белоснежный батистовый платок, затем неторопливо достал из кармана золотой брегет и, откинув крышку, молча уставился на циферблат. Был почти полдень. Секундная стрелка приближалась к двенадцати. Когда все три стрелки сравнялись, послышалась тонкая механическая мелодия. Когда она доиграла до конца, с кронверка Петропавловской крепости взвился легкий дымок, и через несколько секунд до собравшихся докатился приглушенный расстоянием звук артиллерийского выстрела.
Как будто что-то доказав невидимому оппоненту, адмирал удовлетворенно захлопнул крышку часов и картинным жестом убрал их в специальный карман своего роскошного мундира.
— Я говорил с матушкой вдовствующей императрицей, — как театральный трагик, хорошо поставленным голосом начал адмирал, — она, конечно, владелица одного из крупнейших пакетов акций нашей компании, и мы, соответственно, целиком можем рассчитывать на ее поддержку, но…
Адмирал опять сделал долгую паузу и обвел взглядом присутствующих, как бы желая удостовериться, что его слушают. Присутствующие не просто слушали, а внимали каждому его слову. Удовлетворившись этим и перейдя на полушепот, как того требовал жанр высокой трагедии, адмирал наконец закончил:
— …но она еще и мать! Она и так крайне переживает. Вы понимаете, этот отказ от престола Константина Павловича… Да и потом, Мария Федоровна очень боится за Николя, зная, как он непопулярен при дворе и в гвардии…
Присутствующие все прекрасно понимали. Особое расположение, коим пользовался адмирал у матери-императрицы, ни для кого не было секретом.
— Я слышал, — вставил в полной тишине отогревшийся с мороза Куракин, — Трубецкой настаивает на уничтожении семьи…
Все вокруг стола замерли. Князь перевел испытующий взгляд на Рылеева.
— Вы правильно осведомлены, ваше сиятельство, — глядя в глаза Куракину, просто ответил председатель собрания. — Настаивает. Но я принял меры. К дворцу будет направлен Каховский. Он получил необходимые инструкции. Николай останется жив.
Мордвинов медленно поднялся из-за стола. Молча пройдясь взад-вперед по зале, он вновь обернулся к Рылееву.
— Вы понимаете, Кондратий Федорович, что осечки быть не должно. Я дал слово императрице!
— Понимаю, ваша светлость. И обещаю, что прослежу за исполнением приказа Каховским. Прослежу лично.
— Я очень на вас надеюсь, — вернувшись на свое место, взволнованно произнес Мордвинов.
— Господа, я понимаю всю ответственность происходящего, — вновь взял слово Рылеев. — Я понимаю, что завтра, возможно, будет решаться судьба России. Я понимаю, что риск велик. Но и не воспользоваться сложившейся ситуацией считаю в высшей мере неразумным! Компания вложила немалые средства в процесс дестабилизации, не говоря уже о том, что при существующем положении вещей в стране, у Компании, у наших североамериканских владений просто нет будущего! Нам необходимо движение на восток, господа! И каждый из вас, сидящих за этим столом, посвятил себя этому движению! Именно там экономическое будущее России! Не так ли, ваше высокопревосходительство?
Вслед за Рылеевым все перевели взгляды на Сперанского.
— Там будущее российского военного флота! Не в запертых Балтийском и Черном морях, а на просторах великого океана! Не так ли, ваша светлость?
Говоря это, Рылеев вместе со всеми выразительно посмотрел на Мордвинова.
— Без крестьянской реформы, которая высвободит рабочие руки, нашим колониям в Америке не выжить, как не выжить и нашей компании! Вот и выходит, господа, что другого пути у нас нет! Мы должны воспользоваться смутой в гвардии, а затем перехватить инициативу. По отречении Николая будет сформировано временное правительство во главе со вдовствующей императрицей. Даже Нессельроде такая аналогия, напоминающая его любезную Англию, должна понравиться. В конце концов, с императрицами России пока везло больше, — задумчиво подвел итог Рылеев и сел на свое место.
За столом нависла тяжелая пауза. С помрачневшими лицами присутствующие задумались, казалось, каждый о своем. К реальности государственных мужей вернул раздавшийся внизу звук колокольчика открываемой входной двери.
— Мы еще кого-то ожидаем? — выразил общее недоумение Уваров.
В ответ Рылеев метнул красноречивый взгляд на Сомова. Орест Михайлович молча поднялся и вышел из кабинета, плотно притворив за собою дверь.
Наше время. Калифорния. Отель недалеко от национального парка «Форт Росс».
По узкой тропинке, сбегавшей от отеля к скалистому берегу, оживленно переговариваясь, двигались три человека — двое мужчин и одна девушка. Девица, прыгая с камня на камень с грацией горной козы, шла налегке. Мужчины же несли корзину, из которой выглядывали бутылки вина и французский багет. Редкие парочки возвращавшихся с прогулки туристов понимающе кивали им в знак приветствия. Судя по всему, в этот живописный ранний вечер настроение у всех было прекрасное.
Небо, покрытое высокими перистыми облаками, обещало великолепный закат. И солнце, как главное действующее лицо предстоящего представления, не спеша клонилось к горизонту. Высоченный деревянный столб-идол какого-то индейского божества величественно возвышался прямо в центре естественной смотровой площадки.
