Джана не пошевелился.
На его шкуре не появилось ни одного кровавого пятна. Меня охватило ужасное сознание, что я, Аллан Квотермейн, знаменитый стрелок, знаменитый охотник на слонов, четыре раза подряд промахнулся, стреляя в огромное животное на расстоянии сорока ярдов.
Мой стыд был так велик, что я едва не упал в обморок.
Точно сквозь туман я слышал различные восклицания.
— Господи! — воскликнул Регнолл.
— Allemagte! — вторил ему Ханс.
— Дитя, помоги нам, — бормотал Харут.
Все смотрели на меня, как будто я был сумасшедшим.
Кто-то нервно засмеялся, и тотчас же все начали смеяться.
Даже стоявшие вдалеке черные кенда корчились от смеха, и я, Аллан Квотермейн был центром их насмешек!
Мне казалось, что я схожу с ума.
Внезапно смех прекратился.
Снова царь Симба начал что-то кричать о Джане, «неуязвимом» и «непобедимом», на что белые кенда кричали: «Колдовство! Околдованный!»
— Да! — вопил Симба. — Никто не может ранить бога Джану. Даже белый господин, которого вы привезли издалека, чтобы убить его.
Ханс вскочил на стену и, прыгая, как ужаленная обезьяна, закричал:
— А где левый глаз Джаны? Не моя ли пуля вышибла его? Если Джана бог, почему он допустил это?
Потом он перестал прыгать и, подняв «Интомби», крикнул:
— Посмотрим, бог ли это или простой слон.
Грянул выстрел, и одновременно с ним я увидел кровь, показавшуюся на шкуре Джаны в том самом месте, куда я безрезультатно целился.
Конечно, пуля из небольшого, малокалиберного ружья была не в состоянии достать до сердца.
Вероятно, она, пробив шкуру, застряла на глубине не более двух дюймов.
Однако она оказала надлежащее действие на «неуязвимого» бога.
Он поднял хобот и закричал от боли и ярости, потом повернул к своему народу и побежал таким шагом, что люди, державшие цепи, выпустили их и отлетели в сторону, а Симба и жрец едва удержались на его спине. Результат выстрела Ханса был настолько удовлетворителен, что общее убеждение в заколдованности Джаны исчезло, но это оставило меня в еще худшем положении, чем прежде, так как, очевидно, Джана был защищен от моих пуль исключительно недостатком у меня ловкости. Ох, никогда в жизни я не испытывал такого унижения, как в этот несчастный час. Однако как могло случиться, что я, при всем моем искусстве, мог дать четыре промаха подряд по такой горе? На этот вопрос я никогда не мог найти ответа.
К счастью, скоро общее внимание было отвлечено от меня, так как масса черных кенда с громкими криками пришла в движение.
Приступ начался.
Медленно продвигавшимся вперед главным силам черных кенда предшествовало около тысячи застрельщиков, из которых каждый был снабжен пучком метательный копий. Когда они были ярдах в пятидесяти от нас, мы открыли огонь и уложили многих из них и из шедших за ними главных сил.
Но это не остановило их, да и что могли поделать пятьдесят ружей против целой орды храбрых дикарей, у которых, казалось, не было страха смерти.
Вскоре их метательные копья начали падать среди нас, ранив нескольких.
Большого ущерба они не могли нам нанести, так как мы стояли под прикрытием стен.
Мы стреляли, заряжали и снова стреляли, сметая первые ряды, но на их месте появлялись все новые и новые.
Наконец по данной команде застрельщики, исключая убитых и раненых, укрылись за подходившими все ближе и ближе главными силами, которые теперь находились ярдах в пятидесяти от нас.
После минутной паузы снова раздалась команда, и три первых плотных ряда бросились на нас.
Мы дали залп и, как было раньше условлено, отошли назад, за следующую линию укрытий, откуда продолжали поддерживать огонь.
Теперь вступил в дело главный отряд белых кенда под командой Регнолла и Харута.
Враги, перебравшиеся через первую стену, только что оставленную нами, встретились с нашими копейщиками в тесном месте между двумя стенами, где численное превосходство не давало большого преимущества. Здесь произошел ужасный бой.
Потери нападающих были чрезвычайно велики, так как, завладев одним рядом укреплений, они через несколько ярдов наталкивались на новый отряд защитников, которых можно было принудить к отступлению только весьма дорогой ценой.
Так продолжался бой часа два или более.
Чтобы сломить оказываемое нами отчаянное сопротивление, черные кенда (я должен сказать, что сражались они превосходно) масса за массой обрушивались на нас, устилая свой путь сотнями убитых и раненых.
Между тем я со своими стрелками осыпал их градом пуль до тех пор, пока запас патронов не начал истощаться.
В половине восьмого утра нам пришлось отступить за последнее наружное укрепление, находившееся как раз у восточных ворот храма, в туннеле, проходившем через скалу из застывшей лавы.
Трижды бросались на нас черные кенда и трижды мы отбивали их, пока ров перед стеной почти доверху не наполнился павшими.
Едва врагам удавалось взобраться на стену, как наши копейщики пронзали их своими длинными копьями или стрелки поражали их пулями.
Характер местности допускал только прямую фронтальную атаку.
Наконец враги были вынуждены прекратить на некоторое время нападение и отступить.
Но вскоре, отдохнув и получив подкрепление, они с криками и пением военных песен снова бросились на нас.
Две тысячи врагов, как поток, устремились на нас. Но мы отбили их атаку. Они бросились во второй раз, но мы снова отбили их.
Тогда они изменили свой план нападения.
Остановившись среди мертвых и умирающих у основания стены, построенной из камней и земли, они начали подкапывать ее.
Нам трудно было помешать им в этом, так как всех, кто показывался из-за стены, они осыпали тучами метательных копий.
Через пять минут они устремились в пробитую брешь. Тщетно было пытаться задержать этот натиск, так велико было число врагов.
Несмотря на отчаянное сопротивление, мы были отброшены к воротам храма и укрылись в его первом дворе.
Нам едва удалось запереть ворота, которые тотчас же были забаррикадированы камнями и землей.
Но это помогло нам ненадолго.
Враги натаскали хвороста и сухой травы к сделанным из кедрового дерева воротам и подожгли их.
Пока они горели, мы совещались.
Дальше отступать было некуда, так как во втором дворе, где находились женщины и дети и лежали запасы хлеба, было очень мало места для боя.
Только здесь, на первом дворе, мы должны были удержаться и либо победить, либо умереть.
