Грянул выстрел, за ним другой. Через миг огромный хобот обвился вокруг Ханса и, завертев его в воздухе, бросил футов на тридцать — сорок в сторону.
Джана зашатался, как бы готовый упасть, но удержался, покачнулся вправо, прошел, спотыкаясь, несколько шагов, минуя меня, и остановился.
Я повернулся, сел на землю и смотрел, что будет дальше.
Сперва я увидел Регнолла, бежавшего с ружьем. Он дважды выстрелил в голову животного, но оно не обратило на это никакого внимания.
Потом я увидел его жену, Хранительницу Дитяти, вышедшую из портала второго двора в сопровождении двух жриц, со статуей Дитяти из слоновой кости в руках. Все они были одеты так же, как и в утро жертвоприношения.
Она совершенно спокойно шла вперед, устремив свои большие глаза на Джану.
По мере ее приближения животное начало проявлять беспокойство. Повернув голову, оно подняло хобот и, вытянув его вдоль спины, схватило за лодыжку царя Симбу, неподвижно сидевшего на своем кресле. Медленно оно стащило Симбу с кресла. Он упал около левой передней ноги животного. Потом оно обвило хобот вокруг тела беспомощного человека (я до сих пор не могу забыть выражение его полных ужаса глаз) и завертело его в воздухе, сперва медленно, потом все скорее и скорее, пока блестящие цепи на груди жертвы не превратились под лучами солнца в одно сплошное серебряное колесо. Потом оно швырнуло его на землю, где бедный царь лежал безжизненной массой, потерявшей человеческий вид.
Хранительница Дитяти бесстрашно остановилась перед животным-богом. Ее спутницы остались позади.
Регнолл прыгнул вперед, желая увлечь ее в сторону, но целая дюжина людей удержала его, — не знаю, с целью ли спасти его жизнь или по какой-нибудь другой причине.
Джана смотрел на Хранительницу Дитяти, она смотрела на Джану. Потом он яростно закричал и, выхватив Дитя из слоновой кости из ее рук, завертел его в воздухе и разбил о камни, как Симбу. Древняя статуя, пережившая много веков, разлетелась на тысячу мелких кусочков.
При виде этого белые кенда издали великий стон, женщины, сопровождавшие Хранительницу, разорвали на себе одежды, стоявший вблизи Харут в беспамятстве упал на землю.
Еще раз закричал Джана, потом медленно опустился на колени и, трижды ударив о землю хоботом, как бы являя этим покорность прекрасной Хранительнице, стоявшей перед ним, задрожал всем своим могучим телом и пал мертвым!
Битва прекратилась. Черные кенда стояли в оцепенении.
— Бог умер! — крикнул голос. — Царь умер! Джана убил Симбу и сам убит! Дитя разбито! Бегите, черные кенда! Бегите, ибо боги умерли и земля ваша стала землей призраков.
Со всех сторон эхом раздавался стон: «Бегите черные кенда, ибо боги умерли!»
Они повернулись и бежали, как тени, унося с собой раненых. Никто не пытался остановить их.
Через полчаса ни одного из них, за исключением тяжело раненных и умирающих, не оказалось во дворе храма. Все они бежали.
Сражение окончилось.
Сражение, которое казалось потерянным, было выиграно!
Я поднялся и, стоя на нетвердых ногах, увидел Регнолла, только что отпущенного державшими его людьми.
Он прыгнул по направлению к своей жене и встал перед ней.
— Луна! — воскликнул он.
Облокотившись на плечо одного из белых кенда, я подошел к ним ближе, так как любопытство превозмогло мою слабость.
Некоторое время она пристально смотрела на него, потом ее глаза начали изменяться, как будто к ней возвращалась душа, сообщая им свет и жизнь.
Наконец она заговорила медленным, нерешительным голосом.
— Ох, Джордж, это ужасное животное убило нашего ребенка! — говорила она, указывая на мертвого слона. — Посмотри на него! Теперь мы будем друг для друга всем, как и прежде, пока Бог не пошлет нам другого ребенка.
С этими словами она разразилась потоком слез и упала в объятия мужа.
Я отошел в сторону (к своей чести, то же сделали кенда), оставив их вдвоем около мертвого Джаны.
Тут я должен сказать, что с этого момента к леди Регнолл совершенно вернулся рассудок, как будто гибель Дитяти из слоновой кости сняла с ее чары. В чем заключались эти чары — я не могу сказать, но думаю, что каким-то необъяснимым путем она связывала это изображение со своим потерянным ребенком. Первая смерть отняла у нее рассудок, вторая, кажущаяся смерть вернула его.
С момента гибели своего ребенка на улице английского местечка до гибели Дитяти из слоновой кости в Центральной Африке она ничего не помнила, за исключением сна, о котором спустя несколько дней рассказала Регнолл у в моем присутствии. Она говорила, что однажды ночью видела Регнолла и Сэвиджа, спавших в туземном доме в городе Дитяти.
Я представляю читателю самому сделать вывод об это сне в связи с видением Регнолла и Сэвиджа, о котором рассказано выше. Сам я не могу предложить ни одного объяснения.
Оставив Регнолла и его жену, я, пошатываясь, отправился искать Ханса и нашел его лежавшим без чувств вблизи северной стены храма.
Очевидно, всякая человеческая помощь уже была для него бесполезна — так сильно он был искалечен Джаной. Мы отнесли его в комнату одного из жрецов, где я сидел над ним до конца, наступившего при закате солнца.
Перед смертью он пришел в полное сознание.
— Не надо горевать о промахе по Джане, баас, — говорил он, — это какой-то демон отвращал от него пули бааса. Джана был заколдован от белых людей. Лорд Игеза тоже промахнулся по нему. Но колдуны черных кенда забыли заколдовать Джану от маленького желтого человека. Потому я всякий раз, когда стрелял, попадал в него. Он знал, кто пустил в него последние пули. Вот почему он оставил бааса и схватил меня. Ох, баас! Я умираю счастливым, что убил Джану и что он схватил меня, а не бааса. Я все равно умер бы через день или два, так как был ранен брошенным копьем в пах. Я ничего не говорил об этом. Рана была не очень большая и крови из нее вытекло мало, но, пока продолжалась битва, мне становилось худо. — (Осмотр этой раны показал, что Ханс был прав. Долго он все равно не прожил бы.) — Если баас хочет передать через меня что-нибудь своему покойному отцу, пусть баас говорит скорее, пока моя голова может удержать слова.
Потом он попросил перенести его к порогу, чтобы в последний раз взглянуть на солнце, «потому что, баас», — прибавил он, — «я уйду далеко за солнце».
Некоторое время он смотрел на заходящее светило, говоря, что, судя по небу, будет хорошая погода «для путешествия к Черной Воде, чтобы увезти всю ту слоновую кость».
Я ответил, что мне, быть может, никогда не удастся забрать с кладбища слоновую кость, так как черные кенда могут помешать мне в этом.
