Переписывание Мемориала заняло у меня несколько дней. Делал я это в присутствии Техады, который в это же время переписывал фрагменты взятых у меня книг. Когда я закончил, то отметил для него в периодике Польской Академии Наук все, что обнаружил по теме Познани, Шамотул и Гостыня, перевел все это на итальянский язык и дополнил несколькими известными мне подробностями. Все это я отдал ему вместе с несколькими адресами источников, касающихся уже других вопросов, и больше мы не виделись. В испанском посольстве мне сказали, что про Гарсиа Техада они слышат впервые. Итальянские власти дали мне понять, что визы человеку с таким именем не выдавали.
В Мемориале я в третий раз встретился с таинственным орденским братом из Гостыня, которого в письме к д'Антрегю (см. ниже) называют «монахом», а в тексте Мемориала — «монахом Стефаном», «польским монахом» или «священником». Он был одним из главных участников операции «Шахматист», для поляка интересной тем, что решающие ее этапы были разыграны на территории Польши. Для меня как историка она была примечательна еще тем, что все, за исключением одного, организаторы операции и люди, которые имели к ней какое-то отношение, в 1806–1822 годах стали жертвами таинственных смертей, причин которых, несмотря на длительные и основательные исследования я так до конца и не сумел выяснить. Мемориал, с которым я ознакомился в Риме, бросает очень любопытный свет на цепь этих таинственных и неожиданных кончин.
Кто был автором Мемориала и почему он очутился в руках испанца — это я попытаюсь объяснить в конце книги. Основой для нее стали тексты, находившиеся в папке, а так же собственные исследования, дополняющие или разъясняющие некоторые фрагменты, в основном, связанные с тогдашней военной и политической ситуацией, делами Польши, подробностями из сферы военной и гражданской техники, а так же с лицами, о которых идет речь в Мемориале.
Текст, который вы вскоре начнете читать, не является историческим трудом. Но это и не роман. Его можно назвать беллетризированным документальным рассказом о 1806 годе, или, скажем — отталкиваясь от греческого слова, которое означает более широкое раскрытие мысли какого-нибудь текста, описания, обсуждения, переработки — беллетризированным парафразом Мемориала. Беллетризация здесь не исходит из каких-либо иных, кроме конструктивных, побуждений. Соседствующие с взятыми из Мемориала подлинными диалогами, диалоги придуманные (хотя всегда основанные на документальных предпосылках) должны связывать отдельные этапы действия в цепочку там, где в Мемориале не хватает звена, или же там, где его автор оперирует сокращениями, которые были бы непонятны читателю. Такую же роль мостиков, выполняют и некоторые сцены. В целом, это мозаика из исторических камешков и осколков воображения. Их, к счастью, не так уже и много, поскольку весьма прав был Бергсон, когда говорил: «Человечество любит драмы реальные, а не выдуманные». И я считаю, что мозаика, сложенная мною, чтобы удовлетворить собственную увлеченность Ампиром и собственный кошелек (хотя, говоря по правде, не могу поклясться, что последовательность не была обратной) заинтересует и вас.
Мемориал начинается с описания тайного собрания, имевшего место 20 октября 1806 года.
Для Джона Буля[7] год этот был весьма неприятным. В январе известие о разгроме под Аустерлицем нафаршированной британским золотом антинаполеоновской коалиции отправило в могилу ее великого архитектора, Уильяма Пита-Младшего. Осиротевшие тори уступили место вигам. Новый кабинет, во главе которого встал лорд Гренвилль, начал мирные переговоры с Наполеоном. Инициатором и режиссером их был министр иностранных дел Фокс. Однако, тянувшиеся несколько месяцев переговоры ничего не дали, и когда 9 августа Пруссия начала антифранцузскую мобилизацию, а Франция 12 августа ответила на это ультиматумом, было уже понятно, что мира достичь не удастся. Днем позднее, 13 августа 1806 года, Фокс умирает. Точно так же, как и Питт, он не был в состоянии пережить крах собственной политики. Тем не менее, виги продолжали править — они были такими же плохими, как и тори, так что смысла менять правительство просто не было. Обе концепции, война и мир, потерпели поражение, но, поскольку третьей не существовало, вся политика Альбиона очутилась в дрейфе.
Третьей концепции не существовало формально. Неофициально, уже Питт видел таковую и подготавливал в Европе почву для ее реализации, но шок Аустерлица вывел его из игры. Идея же его состояла в том, чтобы обезоружить Францию, лишив власти Наполеона. После смерти Питта дело взял в свои руки его близкий сотрудник и приятель, лорд Кэстлри (Castlereagh), рассчитывавший на поддержку двух других звезд тори, тоже приятелей Питта, господ Батхерста (Bathurst) и Персеваля (Perceval). Каждого из них до белого каления доводила мысль, что все нити политики на континенте держит в своих руках император французов, а Англия, благодаря этому, становится лишь второплановым болельщиком в делах, имеющих мировое значение. Причем, болельщиком, которому грозит опасность, поскольку на французском побережье Ла-Манша в полной боевой готовности находились базы для десантного броска на Острова.
Само по себе, такое раздражение не представляло ничего необычайного. Большинство англичан, шотландцев, валлийцев чувствовало то же самое. Тем не менее, Кэстлри, Батхерст и Персеваль отличались своей ненавистью к Наполеону даже среди правого крыла тори. Если бы в этой стране, уже тогда охваченной страстью всякого рода спортивных и псевдоспортивных поединков, от бокса (в том числе и женского) до петушиных, обезьяньих и собачьих боев, устроили чемпионат по ненависти к «Апокалиптической Бестии № 666» (числом, которым, непонятно по каким причинам, одарили Бонапарта), — эти три человека без труда заняли бы все призовые места. В их случае эта ненависть имела биологически-маниакальную основу.
Война Франции с Пруссией на некоторое время удержала Кэстлри от активных действий. Он (равно как и вся Англия) рассчитывал на то, что прусские обещания будут выполнены и армия Фридриха одержит победу. Утром 20 октября, прочитав доставленную депешу, он утратил всяческие иллюзии. Как нам известно из истории, пруссаки не ошиблись в своем хвастовстве, их война с Францией оказалась истинным «Блицкригом». 5 октября Великая Армия двинулась через Франконский Лес на Саксонию, а девятью днями позднее, 14 октября 1806 года, в двух одновременных битвах, под Йеной и Ауэрштадтом, могущество Пруссии рассыпалось в прах. Официально, это трагическое известие пришло в Лондон только 27 октября, но Кэстлри, среди всего прочего, был именно Кэстлри, а не мумифицированный помещик в провинциальной усадьбе, потому что о многих вещах умел узнавать намного раньше, чем официальные власти. Депеша, которую он получил, стала последней каплей. Благодаря ей, Кэстлри в тот же день вызвал на тайное собрание Батхерста и Персеваля, назначив встречу на вечер.
