Вместо предисловия
Вы, кто любите природу -
Сумрак леса, шепот листьев,
В блеске солнечном долины,
Бурный ливень и метели,
И стремительные реки
В неприступных дебрях бора,
И в горах раскаты грома,
Что как хлопанье орлиных
Тяжких крыльев раздаются, -
Вам принес я эти саги.
…
Вы, кто любите легенды
И народные баллады,
Этот голос дней минувших,
Голос прошлого, манящий
К молчаливому раздумью,
Говорящий так по-детски,
Что едва уловит ухо,
Песня это или сказка, -
Вам из диких стран принес я
Эту песнь…
Лонгфелло
Над горами Памира студеная и безмолвная ночь. Неприступные, скалистые громады гор, закованные в панцири изо льда, то голого, то засыпанного снегом, грозно высятся над облаками одна выше другой. Здесь нет лесов. Только кое-где на склонах темнеет арча[1] да в саях — долинах высокогорных рек — виднеются заснеженные кустарники — тугаи. Ярко сверкают звезды. Снег отражает их свет, и за сиянием света не заметен засыпанный снегом кишлак, приютившийся на крутом склоне горы.
У самого края пропасти, на выступе, еле виднеются пять сложенных из камней хижин, по крышу утонувших в снегу. На скользкой от снега плоской крыше самой большой хижины-кибитки, поджав под себя ноги, съежившись, сидит на шкуре барса аксакал[2] Искандер. Закутавшись в теплый горностаевый тулуп, старик сидит неподвижно. Рядом с ним лежат два огромных волкодава.
Аксакал Искандер молчит. Молчат собаки. Молчат горы. Тишина…
От тишины звон стоит в ушах старика. Ничто не шелохнется. Воздух как будто застыл темной стеклянной массой среди гор-великанов. Падающие звезды разрезают небосвод огненными мечами, и тогда на мгновение из тьмы возникают крыши кибиток и снова исчезают.
Далеко в горах что-то прошумело. Будто вздохнул великан. Собаки вздрогнули и насторожились. Аксакал пристально всматривается в черные тени гор. Но вокруг все безжизненно и мертво. Аксакал глубоко вздыхает. Мучительное ожидание неведомого томит его. Старик охотно остался бы в кибитке, у костра, но событие, взволновавшее весь кишлак, заставило его вылезти наверх. Опять прошумело где-то в горах. Аксакал покачал головой, насыпал на ладонь из каменной бутылочки, зажатой в левой руке, щепотку насвоя — зеленого табачного порошка, смешанного с золой, — бросил его под язык и начал сосать. Рядом завозился, застучал лапами о крышу пес Одноглаз. Его шерсть в крохотных сосульках льда зашелестела и зазвенела.
И снова наступила тишина.
Скоро из-за гор выплывет луна. Горы так высоки, что даже тучи редко поднимаются выше их. Иногда тучи плывут беспрерывно, гряда за грядой. Цепляясь за горы, они рассыпаются снегом и оседают изморозью на вершинах. И наконец на горе вырастает купол изо льда: это висячий ледник. Аксакалу около ста лет. Он верит, что там, на леднике, живет Каип — хозяин всех зверей. Где-то там, в высокогорье, обитают дикие горные люди, снежные люди, которые бросают в неугодных им куски льда.
Аксакал вздыхает. Его дряблое тело сотрясает озноб. Но не от холода знобит аксакала, а от страха. Стоило ли всю жизнь бороться за то, чтобы стать главою рода? Стоило ли жить так долго? Искандеру кажется, что он прожил две жизни. Только такая девчонка, как пятнадцатилетняя Зейнеб, не пострадавшая ещё от своеволия духов зла, может думать, что впереди её ждут одни радости. Только такой сорванец и удачливый охотник, как Джура, не успевший ещё рассердить Каипа, покровителя диких козлов — кииков и диких баранов — архаров, Джура, в которого духи ещё не швыряли камнями с гор, не засыпали обвалами и не хватали за ноги при переходе горных рек, мог считать прожитый год за один год жизни. Да и жизни у Джуры — что у молодого барса. Что они знают? Что видели они за годы, проведенные в этих горах? Девятнадцать однокишлачников да неразговорчивого купца с проводником, когда на полмесяца открывался восточный перевал.
Давно-давно, полтора века тому назад, как рассказывали отцы и деды, в горах случилось землетрясение. Сплошные льды разорвались, непроходимое ущелье отрезало кишлак Мин-Архар от северных гор. Люди лишились тропы и потеряли связь с миром. Только две купеческие семьи прознали туда иной путь, но они, жители далекой Ферганы, хранили это в тайне. Купеческий род обогатился и возвысился, вывозя из затерянного кишлака золотой песок, дорогие меха и драгоценные камни.
И каких только ужасов не рассказывали купцы о дороге, чтобы отбить охоту у кишлачного аксакала когда-нибудь спуститься с гор! H о драконах, оберегающих перевалы, и об огромных змеях на тропинках, и о водяных конях, выходящих ночью из горных озер. По их словам, все злые духи мира станут на пути человека, который пожелает уйти из кишлака.
Убедить старика было нетрудно. Искандер всего страшился. Больше всего старик боялся вторжения чужестранцев. Перед купцами он старался ничем не выказать своего страха.
Чтобы не дать повода к их неудовольствию и гневу, Искандер мгновенно соглашался с любой небылицей, выдаваемой гостями за истину. Купцы называли свое местожительство страной драконов, где пришельцев ждет смерть. Искандер отнюдь не был намерен смущать совесть гостей вопросами. Поэтому, едва купцы раскрывали рот, старик беспрестанно кивал головой, со всем соглашаясь. Уже не первый год купцы приезжали не из Ферганы, а из Кашгарии, «Страны семи городов», лежащей восточнее Памира. Там обосновались они, убежав из Ферганы через три года после Октябрьской революции.
Ничего этого Искандер не знал. Однако, умудренный опытом, он чувствовал неискренность гостей и все же не переставая кивал головой, соглашаясь.
Между тем слова о чудесных знамениях, предвещающих скорый конец мира, и разговоры о тщете всех земных благ звучали не так-то убедительно. Купцы утверждали, что за горами пушнина и золото давно обесценились, а рубинами играют дети. Но вид золотого песка заставлял дрожать пальцы приезжих, а игра кроваво-красных камней зажигала блеск в их глазах. Это замечали даже наивные обитатели кишлака…
Три года назад Тагай, проводник купца, спрятал в длинный рукав несколько рубинов. Возмутясь, аксакал схватил вора за руку, но Тагай шепнул ему: «Ага-хану, в Бомбей». Старик испугался. А когда Тагай грозно спросил, откуда у старика треугольный матерчатый талисман,[3] Искандер совсем помертвел от страха и почти даром отдал пушнину.
